21.01.2009 в 00:44

Пишет  Душа Осени:

..Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде...
И. Бродский

---

Мантра

Мы встретимся.
Обязательно.
"Слабую любовь разлука "гасит", сильную - заставляет гореть ещё сильней"....

---

20.01.2009 в 01:27

Пишет  Душа Осени:

Молд, Которого у Меня Не Будет.
Он мне до невероятности нравится. Прусь от этих глаз, от такой серьезной мордочки. Но - дети в нашем доме? В компании Темных, убийц, нежити?
Я уж молчу о том, что при этом сумасшедшем курсе доллара неизвестно, как я буду тело для Пятого добывать. И Сабика все равно хочу и почти планирую.
Но какая мордочка...

мордочка. 3 промки.

Он мне Рицку напоминает.

Котята...

Стырено отсюда, и там еще есть.

---

20.01.2009 в 21:55

Пишет  Лира Лектер:

Зоология фандома(и дайри. пожалуй, тоже))
Гениальная вещь. Читайте весь - не пожелеете. =))
www.diary.ru/~undel21/p53826172.htm

Я совершенно определённо змея, цапля, коза, не раз на своём интрнет-веку бывала добродушной черепахой. Но сердце всего этого видосмешения - манул. Я манул на все 100%. =))) Но не совсем кот. Потому что зло помню как раз не хуже, чем целое стадо слонов...

Змеи – растут всю жизнь, этим и занимаются. Великолепны в миди. Впрочем, если решаются на макси, то обычно и там не подводят – они умеют оценивать свои силы. Корректны. Того же ждут от окружающих. Больнее всего их ранит, когда кто-то находит их старую кожу и начинает смеяться: посмотрите, какой нелепый шнурок! Змея щурится и шипит: «А Вы раньше были маленьким, лысым и слепым. Жаль, что мы не встретились тогда».
Второй организаторский вид. То, что не организовали крокодилы, сделали они. Часто модераторы и админы, ибо теплокровное этого долго не вынесет. Могут работать в соавторстве. С наступившим на змею бывает то, что бывает с наступившим на змею.
Варнинг: змея никому никогда ничего не забывает.
И помните: змеи растут всю жизнь.
Цапля - редкая, но меткая. Пишет миники и хороший юмор. Иногда – черный юмор.
Критику у цапли лучше не просить, потому что она скажет правду и сама от этого расстроится. Не любит склок на своей территории, поэтому обычно наблюдает за ними со стороны: вступает, если совсем допекло. Тогда может долбануть клювом весьма изрядно. А потом припомнить – и еще долбануть.
При этом считает, что бьет не по чьей-то голове, а по явлению. Поэтому случайно по чужой ссылке попав в сообщество лягушек, искреннее недоумевает: кто эти ники и за что они ее так ненавидят?
Цаплю могут обвинять в высокомерии.
Кот (кошачьи) – пылко дружат и пылко дерутся. Отходчивы. Не помнят зла, добра часто тоже не помнят. Если начинают свуниться, засвунят вам всю френдленту.
Активны. Общительны. Влюбчивы. Непоследовательны. «Своим» прощают все, вплоть до орфографических ошибок, остальных за это же загрызут: никакого противоречия они в этом не видят. Редко хранят верность одному пейрингу: обычно успевают перебрать разное. Почти любой кот может дорасти до тигра.
Исключение – манул. Нет, он тоже может дорасти бог знает до чего, но манул не отходчив, манул зол. Памятлив, как змея, и мнителен, как параноик. Иногда, встречая милого манула, думаешь: «Чудо! Добрый манул!». Но стоит косо посмотреть на его хвост – или ему покажется, что на его хвост косо посмотрели, и вы увидите чудо преображения доброго манула… обратно в манула.
Коты не остепеняются с возрастом. Если вам кажется, что кот остепенился, скорее всего, ему просто скучно.
Коза – страдает за правду.
Когда и где ущемлена правда, коза узнает первая. Вернее, решает сама, исходя из врожденного чувства справедливости. Стоит на трех великих «не»: коза нелицеприятна, неподкупна и несдержанна, чем обычно раздражает окружающих. Именно поэтому козу мало кто любит и редко кто защищает. Впрочем, сама коза в защите не нуждается и на нее не рассчитывает. Она не станет оглядываться в поисках поддержки, она понесется рогами вперед. Не за себя, за справедливость. Потому что если не она, то кто?
Толп поклонников коза вокруг себя не собирает. Немногочисленные, но верные друзья на ее забеги давно закрывают глаза, потому что сколько ж можно?
Как и лань, бывает талантлива, но известна не этим.
От козы даже в мирное время много шума.
Черепаха – помнит всех с яйца. С Большого Мирового Яйца, откуда родились небо, земля и канон, а вас и в проекте не было. «Счастливые денечки!» - может вздохнуть черепаха, если она не в настроении. Впрочем, это с ней бывает редко. Мироощущение у черепахи обычно позитивное, потому что она не только всех помнит, но и всех переживет. Несмотря на то, что последний ее фик/перевод относится к неолиту, фандом без нее непредставим. Редкий вид, от которого можно получить объективную критику.
Молодые черепахи (бывают и такие) нередко находят себя на ниве фандомной аналитики.

---

17.01.2009 в 15:21

Пишет  Den Shi:

***
Флешмоб от  Кэссэн.

Вы отмечаетесь в комментариях и получаете от меня картинку одного вашего аватара, который по какой-то причине кажется мне наиболее интересным. После этого вы у себя в дневнике пишете такой же текст, показываете выбранный аватар и отвечаете на такие вопросы:
1. Что изображено на этом аватаре?
2. Почему он Вам нравится?
3. С чем он у Вас ассоциируется?
4. Для каких целей Вы его закачали - просто для коллекции, для определённого типа сообщений, как главный и т.п.

Меня  Den Shi попросила прокомментировать этот аватар.

1. Соби Агацума, Боец из аниме и манги "Нелюбимый".
2. Я просто Соби очень люблю....
3. С тем, кто на нём изображен
4. См. пункт 2. Ну можно сказать, что для коллекции.
Пишет  .Ран:

20.01.2009 в 16:37

Bitterfly
у тебя картинок то почти нет)))

URL комментарияС той разницей, что здесь картинка из моего Дневника, а не аватар. 1. Кудо Ёджи, Белый Охотник ака Балинез.
2. Обожаю зеленоглазых))
3. С Кудо и ассоцируется.
4. Для коллекции. Мррр!

@темы: ФМ, я

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

22.11.2008 в 22:08

Пишет  FriZa:

Осторожно!
Вот такое вот коллекциё замутили мои друзья совместными усилиями от нехрен делать ))

Соответственно: колбочка-дети-негативные-нейтральные-позитивные.

Cмотреть много зверюшек. Очень много! Кормить их не надо!

P.S. И, пожалуйста, не кормите в этом посте колбочки и детей! Т_Т

@темы: Сундук с сокровищами

---

Мама сделала мне маникюр. Почти "французский". Для меня очень важно, чтобы ногти были в порядке, даже не знаю, откуда такой фетиш)

@темы: я, Счастье -есть

---

@темы: Кросспост

---

Мы подъехали к дому, и я расплатилась. Ветер бился в бетонные стены и
засыпал деревья розовой пылью. Стальные опоры дома в сполохах далеких
молний были почти одного цвета с Сильвером.
- Привет, Джейн, - сказал лифт.
Пока мы плыли вверх, он осматривался, прислонившись к стене. А я
глядела на него. Зачем я это сделала? Дура. Я не могу его купить.
Когда мы вышли из лифта в фойе, один из космонавтов как раз катился к
своему люку. Но ни он, ни Сильвер будто не замечали друг друга.
Мы вошли в клетку внутреннего лифта и поднялись в Перспективу. Как
только мы там очутились, раздался оглушительный удар грома и комната
сначала окрасилась в бледно-розовый, а потом в темно-багровый цвет. Хотя
Чез-Стратос надежно укреплен и защищен, все же видеть грозу так близко
довольно страшно. Когда я была маленькой, я всегда жутко пугалась, но мать
обычно приводила меня сюда, показывала грозу - вот как природа
могущественна, - и объясняла, что нам это ничем не грозит. Так что годам к
десяти я перестала бояться грозу и сама приходила в Перспективу наблюдать
за ней к большому удовольствию Деметры. Но в самый момент вспышки и грохота,
когда будто взрывается комната, не скажу, что я чувствую себя в
безопасности.
Сильвер гулял по Перспективе, заходил в балконные выступы и в свете
молний казался то белым, то ярко-голубым. Туча разбивалась, как волна,
футах в ста от дома, из нее хлестал дождь, струи которого отражались на
металлическом лице и шее Сильвера.
- Как тебе вид? - громко спросила я.
- Восхитительный.
- Ты можешь делать такие оценки?
- То есть художественные? Да.
Он отошел от окна и положил руку на крышку пианино, на гладкой
поверхности которой бурлили и пенились тучи, так что у меня кружилась
голова. Сильвер открыл его и пробежал по клавишам. Звуки вылетали из-под
его пальцев, как молнии.
- Немного расстроено, - сказал он.
- В самом деле?
- Чуть-чуть.
- Я скажу кому-нибудь из роботов, чтобы настроили.
- Я могу сделать это сейчас.
- На нем играет мать. Я должна спросить у нее.
Он выкатил глаз. На этот раз я поняла, в чем дело. Его мыслительный
процесс стал перестраиваться, потому что я отреагировала неадекватно. Ведь
он тоже был роботом и мог отлично настроить пианино. Но я, вместо того,
чтобы с радостью согласиться, отказалась, как будто он мог по-человечески
запороть работу.
- Мои комнаты наверху, - сказала я.
Я повернулась и поднялась к себе в пристрой, ожидая, что он последует
за мной.
Едва войдя, я нажала кнопку на кронштейне, опустив на все окна зеленые
шелковые шторы, и встала посреди персидских ковров, оглядываясь по сторонам.
Горшки с вьющимися растениями. За одной дверью - искусно сконструированная
механическая кровать. За другой - ванная, отделанная под древний Рим. Мне
улыбались стереомагнитофон, видеоблок, интеллектуальные игры - все
роскошное, дорогое. Словно впервые попав в комнату, я двигалась по ней,
трогая вещи. Книги на полках, одежда в шкафу (к каждому предмету по два
соответствующих набора белья). Я открыла даже шкафчик со своими старыми
игрушками, с куклами, ждущими меня в аккуратных правильных позах, будто в
приемной врача. Но здесь не было вещей, которые я покупала себе сама. Разве
что всякая мелочь вроде лака для ногтей или сережек - они оказались здесь
потому, что мать сказала: "Знаешь, это тебе пойдет", а может, это сказал
Кловис. Или Египтия. Или Хлоя их подарила. Как я любила когда-то свои
игрушки. А теперь я переросла их, и вот сидят они, бедняжки, и ждут доктора,
который никогда не придет и не поиграет с ними. Мне стало так грустно, что
из глаз снова хлынули слезы. Вы же знаете, как часто я плачу.
Я уже поняла, что он за мной не пошел, поэтому сидела на тахте,
продолжая лить слезы. Потом снизу послышались звуки пианино - мелодия,
взрываемая синкопами. В нее удачно вписался очередной раскат грома.
Я вытерла лицо ярко-зеленым платком из бронзового ящика и опять
спустилась вниз. Пока он не кончил, я стояла в южной части Перспективы и
смотрела на его атласные волосы, летавшие над клавишами, как будто
погрузившись в музыку, он в ней нырял. Потом он встал, обошел пианино и
улыбнулся мне.
- Я настроил.
- Я же тебя об этом не просила. Я хотела, чтобы ты поднялся со мной.
- Нужно еще кое-что прояснить, - сказал он. - Будучи человекоподобным,
я вполне самостоятелен. Если ты хочешь, чтобы я сделал что-то конкретное,
скажи об этом со всей определенностью.
Я отвлеклась и прослушала.
- Что ты сказал?
- Нужно было просто сказать: пойдем со мной наверх. Я бы оставил
пианино и последовал за тобой.
- К черту все! - закричала я. Ничего я не хотела, ничего мне надо.
Это значило только то, что мои переживания начали выхлестываться
наружу.
Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими.
- Не смотри на меня так, - сказала я. Лицо его прояснилось.
- Я говорил тебе об этом.
- Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю.
- Об этом я тебе тоже говорил.
- Да разве ты можешь об этом знать?! - закричала я.
- Я все о себе знаю.
- Да ну?
- Иначе я не мог бы функционировать.
- Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя - это так
важно. Из нас никто не знает. Я не знаю.
Он терпеливо смотрел на меня.
- Значит, чтобы ты выполнял мои желания, - сказала я, - нужно отдавать
тебе приказы?
- Не обязательно приказы. Скорее инструкции.
- Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели?
- Все эти инструкции я уже знал.
- Откуда?
- А как ты думаешь?
И это, скажете, не человек?
- Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту?
- Да.
- Зачем ты навязался на мою голову?
- Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.
- Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису. - Что я такое говорю?
Почему не могу остановиться? - Ты мне не нужен. Я ошиблась.
- Мне очень жаль, - тихо произнес он.
- Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить?
- Да.
- Ты хочешь всех сделать счастливым? - воскликнула я. За окном снова
загрохотало. Дом задрожал - или это меня трясло? - Кто же ты, по-твоему?
Иисус Христос?
Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда
выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи.
- У тебя какая-то психологическая травма, - сказал он. - Если ты
скажешь какая, я постараюсь помочь.
- Это ты, - проговорила я. - Это ты.
- Меня учили предвидеть реакцию людей на мои поступки.
- Египтия была твоей первой женщиной, - заявила я.
- Египтия такая же юная девушка, как и ты. И уж, во всяком случае, не
первая у меня.
- Проверки? Контрольные проверки? Пианино, гитара, голос, постель?
- Естественно.
- Да что же тут естественного? - Я вырвалась из его рук.
- Естественно с деловой точки зрения, - рассудительно сказал он.
- Но что-то там не так. Тебя же снова хотели проверить.
Он стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ростом он был примерно пять
футов одиннадцать дюймов. За его спиной кроваво-красное небо начинало
темнеть; темнели и его волосы. Глаза были, как два бесцветных огонька.
- Моя спальня наверху, - сказала я. - Иди за мной.
Мы вошли в мои апартаменты. Я захлопнула дверь. Потом взяла
самоохлаждающийся графин с белым вином, налила два стакана и, немного
поколебавшись, протянула один ему.
- Напрасные расходы, - сказал он.
- Я хочу думать, что ты человек.
- Я знаю, что ты этого хочешь. Но я не человек.
- Сделай это, чтобы доставить мне удовольствие. Чтобы я стала счаст-ли-
вой.
Он выпил очень медленно. Я - быстро. И сразу поплыла. Отблески молний
просвечивали сквозь штору.
- А теперь, - сказала я, - пойдем в спальню. Мать оформила ее по моей
цветосущности. И будем заниматься любовью.
- Нет, - сказал он.
Я остановилась и взглянула на него.
- Нет? Ты же не умеешь говорить "нет".
- Мой словарь богаче, чем ты думаешь.
- Но...
- Нет, потому что ты не хочешь меня, вернее, твое тело не хочет, это
еще важнее.
- Ведь ты должен мня осчастливить, - возразила я.
- Насилие тебя счастливой не сделает. Даже если ты о нем просишь.
Он поставил стакан, отвесил мне поклон, будто дворянин в старинных
фильмах, и вышел.
Я осталась стоять с разинутым ртом посреди комнаты. За шторами
сверкало и гремело. Он снова стал играть на пианино. Ситуация была
чудовищная. В таком тягостном положении я еще ни разу не оказывалась. Что ж,
я это заслужила.
Слегка опьяневшая, я сидела у себя, слушая его музыку. Временами,
когда я остаюсь одна, я пытаюсь играть на пианино, но у меня так плохо
получается. А он играл виртуозно, играл целый час. Знакомые вещи,
незнакомые. Классические, модернистские. Как будто в Перспективе горел свет,
хотя я и не могла этого видеть. Послезавтра вернется мать. Объяснение
будет тяжелым. Тяжелым, как тучи за окном. У меня есть только сегодняшний и
завтрашний день, а я все испортила.
Я приняла душ, вымыла волосы и подставила голову под автосушилку.
Потом стала примерять одно платье за другим, но ни одно меня не устраивало.
Наконец я влезла в черные джинсы, слишком тесные (хотя теперь я этого не
чувствовала, ведь я почти ничего не ела сегодня, а завтра мне как раз надо
было принимать капсулы Венеры Медийской), и надела шелковую рубашку,
подаренную Хлоей и которую я еще не надевала, так как не понравилась
Деметре.
Пианино надолго замолчало. Было около шести, гроза ушла. Голубой закат
залил небо и Перспективу, но его там не было. Он куда-то исчез.
Я говорила, что владеет им Египтия и что я отошлю его обратно. Мог ли
он уйти? Может ли робот принять такое решение? Я вышла из Перспективы, лифт
был на антресолях, а не в фойе. Кровь во мне заволновалась, я не могла
вынести неведения. Я вернула лифт и спустилась. Он был в библиотеке, в
кресле с высокой спинкой рядом с балконом. Горела лампа. Он читал. Свет ему,
значит, все-таки нужен, хотя на каждую страницу он тратил не больше
пятнадцати секунд.
Я робко вошла в библиотеку, приблизилась к нему, спустилась на пол
перед креслом и прислонилась головой к его колену. Оно казалось совсем
настоящим. И рука, которая начала поглаживать мои волосы, тоже была
настоящая.
- Привет, - сказал он.
Никакого недовольства, само собой. Меня же раздражала его
невозмутимость.
- Послушай, - тихо сказала я. - Я хочу все объяснить. Я на тебя
смотреть не буду, а вот так прислонюсь и буду говорить. Я немного опьянела
и поэтому так размякла. Это ничего?
- Все хорошо, Джейн, - сказал он. Я закрыла глаза.
- Я очень глупая, - снова заговорила я. - И жуткая эгоистка. Это
потому, что я богатая и не знаю настоящей жизни. Я спрятана от нее. Поэтому
всегда делаю кучу ошибок.
Он тихонько засмеялся.

@темы: (с), Интересно Ваше мнение.., Буквоежка

---

Цвет вышей ауры- Желтый

-Цвет Учителя, мудрости, интеллекта. Процесс перехода от бессознательного процесса, - к сознательному. Он предполагает уважение на Пути, причем во всех видах. Чаще всего, это свечение наблюдается вокруг головы в виде светящегося нимба (вспомните хотя бы изображения святых на иконах). Присутствие желтого цвета, говорит о пристрастии к размышлению, чтению, медитации, рассудительности, осторожности.

Пройти тест

@темы: я

---

И еще обложка - вот такая...

@темы: (с), Интересно Ваше мнение.., Буквоежка

---

Каньон, образовавшийся после древнего землетрясения, задолго до
Астероида, не пострадал от нового. На дне, между вывороченных глыб, была
площадка, абсолютно гладкая, без деревьев и камней, покрытая слежавшимся
голубоватым, как алюминий, снегом. Прекрасное место для посадки СВВ.
Укромное и доступное только таким вот образом.
- Мы его не пропустили? - спросила я и улыбнулась сама себе. Мы бы все
равно его увидели, это же все рядом.
- О, меня это очень беспокоит.
Внизу было очень холодно. Мы стояли как в углублении металлической
ложки. До нас долетало эхо, слышался даже какой-то шепот. Грохот самолета
будет просто оглушительным.
- Он, конечно, опаздывает, - сказала я.
- Пять минут.
- Восемь минут. Что мы будем делать, если он не прилетит?
- Ты его проклянешь. Я понесу тебя обратно в город.
- Что-что?
- Понесу тебя. Двадцать-тридцать миль. Можно их все пробежать со
скоростью восемьдесят миль в час, если хочешь. Шоссе сравнительно плоское.
Я засмеялась, и мой смех зазвенел в серебряной ложке.
- Если его не будет, я, пожалуй, рискну.
- Не надо рисковать.
- Это не привлечет внимания. И тут я услышала самолет.
- Ах, Сильвер. Разве не здорово? Все получается. Я посмотрела вверх,
но увидела только лавандово-голубой небосвод.
- Сильвер, ты видишь самолет?
- Нет, - сказал он, - не вижу. И причина этого, по-моему, в том, что
никакого самолета нет. Как только не искажает стены Каньона посторонние
звуки.
- А что это тогда?
- Машина. Вот послушай. Тормозит.
- Кловис?
- Значит, что-то не так.
Свои ощущения я могу описать только так: как будто одновременно
раскрылись клапаны на моем теле, и из меня стал вытекать драгоценный
жизненный сок. Я чувствовала при этом физическую боль и тошноту. Мои губы
окоченели, язык одеревенел, не знаю, как еще я могла ими двигать.
- Сильвер... Позади нас скалы. Я не могу через них пролезть, а ты
можешь. Ты можешь их перепрыгнуть, короче преодолеть и оказаться на той
стороне. И потом дальше по Каньону. Я не могу с тобой, потому что если ты
меня понесешь, это будет слишком медленно. Потому что поверхность - не
плоская. Ты сказал, нужна плоская поверхность.
Он повернулся и взглянул на меня. Его лицо было внимательным, в глазах
горели холодные красно-золотые огоньки.
- Через скалы перебраться не так-то просто. Это займет очень много
времени.
- Тем более нужно торопиться.
- Что это?
- Не знаю. Но я знаю, что ты должен бежать. Сейчас, Сильвер.
- Только с тобой.
- Со мной они ничего не сделают.
- Они могут с тобой сделать все, что угодно. У тебя нет больше
полицкода. Ведь если им нужен я, а меня здесь не будет...
Он понял смысл моих слов раньше меня самой. Он всегда гораздо лучше
меня знал, что они... что они... - Мне все равно, Сильвер. Пожалуйста,
прошу тебя, беги.
Он не двинулся, только повернул лицо к тому месту, откуда мы пришли, и
я, в бессильном отчаянии, стала смотреть туда же. И он сказал:
- Любовь моя, в любом случае у них должны быть способы не пустить меня
далеко.
Они. Пять фигур спускались по ступенькам на площадку. На всех были
меховые пальто и шапки. Они походили на медведей. Это было смешно.
Они довольно неторопливо направились к нам. Не думаю, чтобы это была
осторожность, хотя было скользко. Никого из них я не знала, но потом вдруг
снег ослепительно сверкнул в двух стекляшках.
СВВ не прилетел. Его просто не существовало. Существовал "Электроник
Металз". Кловис все-таки нас предал.
- Еще есть время, - прошептала я.
- Нет, уже все, - ответил он, отвернулся от них и встал передо мной
так, чтобы я не могла их видеть. Он заслонил их, как когда-то давно
заслонил от меня резкий свет внешнего мира.
- Послушай, - сказал он. - Не обращай на них внимания. Сейчас твое
дело - слушать меня. Я люблю тебя. Ты - часть меня. Я - часть тебя. И от
этого ты никуда не денешься. Я буду с тобой всю твою жизнь.
- Нет, Сильвер... Сильвер.
- Да. Поверь мне. Это правда. А этого я не боюсь. Я боюсь только за
тебя. Понимаешь?
Я помотала головой. Он взял мои руки, прижал к своему лицу, посмотрел
на меня и улыбнулся. А потом оглянулся - они были уже совсем близко.
Впереди шел Совэйсон.
- Ты просто глупая девчонка, - сказал он мне. - Пресмыкаешься перед
имуществом своей подруги. Это, э-э, незаконно, как ты знаешь.
Вряд ли он меня узнал, но настроен был столь же враждебно. Я заставила
его тащиться в такой холод. Вечно ему достается самая грязная работа: то
утихомиривать сброд и отвечать на гневные звонки, то запирать ворота, то
давать интервью, корча из себя кретина, то гоняться за сбежавшими машинами
и малолетними дурочками по зимним окрестностям города.
Мои слова не могли бы ничего изменить, но я все же пыталась что-то
выдавить из себя, а Совэйсон, оскалившись, сказал мне:
- Тебе повезло, если ничего не вышло из строя. Разве ты не знала,
какими опасными могут быть эти игрушки? Испорченная линия. Да, тебе
чертовски повезло.
Я хотела было их умолять, но остановилась. Сильвер стоял рядом со мной,
молча глядя на них. Никто из них не посмотрел ему в глаза.
- Э-э, да. Давай сюда сумки, леди, - сказал Совэйсон. - Хм, вы,
пожалуйста, возьмите гитару, - добавил он в адрес одного из четырех
медведей. - Это имущества Э.М.
Сильвер тихо опустил сумки. Люди схватили их. Он протянул гитару тому,
на кого указал Совэйсон, и тот сказал:
- Спасибо... тьфу ты, черт, - и захлопнул рот.
- Да, они вполне убедительны, - сказал Совэйсон. - Пока у них не
вышибет прокладку. Ну, а теперь, юная леди. Ваше такси мы остановили на
дороге. Оно доставит вас обратно в город.
- У нее не хватит денег, - сказал Сильвер. Они все вздрогнули.
Совэйсон поперхнулся. Он махнул рукой другому медведю.
- Ступайте положите, э-э, деньги в эту проклятую тачку. Только до
города.
Медведь кинулся прочь. Послушные прихвостни. Если бы Сильвер
сопротивлялся, справились ли бы они с ним? А потом я увидела, как Совэйсон
достает что-то из кармана. Он стал вертеть предмет в руках, и я разглядела
в нем кнопки.
- Не надо, - сказал Сильвер. - Не делайте этого при ней.
Совэйсон снова поперхнулся, отравлял воздух своим дыханием.
- О, не волнуйся. Уж не думаешь ли ты, что мы понесем тебя к машине,
когда ты можешь дойти сам? Давай, пошел. Левой-правой, левой-правой.
Сильвер двинулся, и я пошла за ним. Медведи от нас не отставали. Мы
поднялись по ступенькам и выбрались из ущелья. Наверху стояло наше такси, к
нему прислонился один из медведей.
- Заплатил и велел отвезти до центра, - бодро отчитался он. - Все в
порядке, мистер Совэйсон?
- В полном.
Совэйсон и за ним Сильвер направились к автомобилю. Я хотела пойти
туда же, но один из медведей поймал меня за руку и не пустил. Мои сумки
лежали возле такси.
- Пожалуйста, вот ваша машина.
- Позвольте мне, - начала я, - позвольте мне поехать с вами. Хотя бы...
до центра.
- Извините, мадам. Нельзя.
- Ну, пожалуйста. Я ничего вам не сделаю, - сказала я мужчине, дергая
его за рукав и пытаясь улыбнуться. Он отцепил мою руку и взволнованно
заговорил:
- Это всего лишь куча металла. Я знаю, что похоже - но это не человек.
Они опасны. Он может ранить вас. Мы их просто расчленяем. Переплавляем.
Через час все уже будет кончено. Времени нет. Жалеть тут не о чем.
Я отпустила его, и он вернулся к ним.
Сильвер был выше их всех. Он шел, как актер в роли юного короля. Плащ
развевался у него за плечами. На волосах играл бело-голубой дневной
свет, когда он шел от меня к длинной черной машине, похожей на древний
катафалк.
Чтобы залезть в машину, Сильвер грациозно нагнулся. Ее окна были
затемнены, как очки Совэйсона, и больше я его не видела, даже огня в
волосах... волосах... волосах...
Совэйсон тоже сел в машину. Позвал остальных. Тот, который меня
остановил, побежал, поскользнулся и едва не упал.
- Пожалуйста, - сказала я в пустое пространство между нами.
Машина тронулась, выбрасывая из-под колес комья снега. Это была мощная
машина. Она рванулась вперед и стала быстро уменьшаться.
- Пожалуйста, - сказала я.
Она скрылась.
Я машинально нащупала дверцу такси, открыла ее и погрузила туда сумки
и зонтик. Потом забралась внутрь сама и захлопнула дверцу.
Я сидела в такси. Я не плакала. Только издавала какой-то очень низкий
звук, не могу его описать. Перестать я, казалось, не могла. Наверное, я все
еще пыталась выговорить "Пожалуйста". Я сидела и смотрела на часы в такси.
Через час все будет кончено.
Когда от меня уходят, это ничего.
Просто уходит весь мир.
Все будет кончено через час.
Меня кошка поцарапала, запястье болит.
Я посмотрела на часы. Я не представляла себе, что они с ним сделают.
Меня это не волновало. Я не чувствовала, что он умер.
"Джек потерял все свое стекло. Все разбилось".
Когда час прошел, я сняла левый ботинок, разбила им стекло часов в такси и, отыскав осколок покрупнее, полоснула им по венам.
Кровь очень красная. Я начала согреваться. Все потемнело. Но в темноте
зажигались и оставались гореть маленькие яркие серебряные огоньки...
Когда он умрет, разбейте его на маленькие звездочки, из них получится
такое замечательное небо, что весь мир сразу влюбится в ночь...
Где-то вверху что-то двигалось и ревело. Это падало небо. Небо
состояло из звездочек Сильвера: его рук, ног, конечностей, туловища. Он был
расчленен, как Осирис.
Небо упало в Каньон.
Вскоре дверца такси распахнулась.
- О, Господи, - сказал кто-то. Я услышала, что его выворачивает, и он
пытается удержать спазмы. Но я закрыла глаза и погрузилась в сон.
***
Странно петь с другими, а не с ним. Странно приходить домой в эти
серые комнаты на Пайне и лежать одной без сна. Эй, серые комнаты, быть
может, в один прекрасный день я разрисую ваши потолки голубым и малиновым,
а полы покрою радужными коврами. Можно купить кошку и приучить ее гулять со
мной, чтобы она бежала впереди, как маленькая пушистая собачка. Но не
сейчас. Только тогда, когда мое сердце привыкнет к новому положению, как
сломанные балки и выбитые толчком кирпичи.
Кловис говорил со мной целую ночь, пытаясь удержать от всего этого. Мы
изрезали друг друга на кусочки своими языками, наши глаза стали красными,
лица - белыми, и мы натужно смеялись. Но мы ни разу не упомянули имя
Сильвера или наше отношение к нему. Полагаю, мы все еще друзья. Несколько
дней назад мне доставили сто розовато-лиловых роз с запиской: "Я знаю, что
ты примешь только абсолютно бесполезную вещь. Кловис."
Я все еще не могу понять, как он относится к Сильверу. Сильвер. Я
теперь удивляюсь, зачем хотела тогда поменять это имя.
О, мой любимый.
Когда я, наконец, позвонила матери, она отозвалась на мой голос, как
благосклонная королева, и пригласила меня пообедать с ней в Чез-
Стратосе, в облаках. Она считает, что я хочу ее как-то использовать.
Попытавшись это сделать, я вызвала бы у нее интерес. Она могла бы даже
согласиться. Она не питает никакого уважения ни к закону, ни к бедноте,
находясь во всех отношениях значительно выше и того, и другой.
Мне любопытно будет увидеть дом снова. Я очень нервничаю. Интересно,
скажет ли мне лифт: "Привет, Джейн".
Интересно, обнимет ли меня мать или останется холодной, поможет ли мне
или откажется? Может быть, я узнаю, наконец, ее истинные чувства ко мне.
Это, скорее, просто упражнение, не более того. Теоретически мой
жизненный путь ясен. Возможно, мне придется идти по нему все сто тридцать
лет. Учиться, приобретать опыт, взгляды, убеждения, друзей - и все это я
возьму с собой в качестве багажа на флаер, когда придет пора увидеть его
снова.
Я все же верю в то, что случилось. Потерять его совсем было бы
невозможно, невероятно. Ведь гораздо проще сказать в серое гудение ночного
города: "Любимый мой, любимый мой. Я увижу тебя снова."

@темы: (с), Интересно Ваше мнение.., Буквоежка

---

- Ну, и что здесь такого ужасного? - спросил он два часа спустя, когда
я съежилась на пороге своей жалкой каморки на улице Терпимости.
- Надеюсь, я смогу ее согреть. Хотя бы к зиме, если буду экономной и
накоплю денег. Еще можно попытаться замазать трещины и дыры.
- Можно.
- Но она так ужасно выглядит. И этот запах...
- Тут нет никакого запаха.
- Есть Запах человеческого горя.
- Так будь счастливой, и он исчезнет.
Я была крайне удручена своим положением, а он, недолго думая,
незамысловатой шуткой заставил меня рассмеяться.
- Ну, - начала я, потрогав осыпавшуюся штукатурку, - не знаю, с чего
начать. И как.
- Судя по всему, - сказал он, - я стал твоей инвестицией.
Мы снова отправились в город. Переулками, боковыми улочками он водил
меня по совершенно не знакомым продуктовым и хозяйственным магазинчикам. Он,
не нуждавшийся в еде, советовал мне, что купить, лишь изредка я
догадывалась об этом сама. Под сводами надземки он обнаружил открытые сараи,
где были свалены в кучу банки с клеем, деревянные планки и настенные
зеркала. Он знал, где находится все, что нам необходимо.
День клонился к вечеру, и мы задержались в какой-то забегаловке. Я
просила его притвориться человеком, но страхи мои скоро исчезли. Для меня
он и был человеком. Но в забегаловке, жутко проголодавшись, я поглощала
недорогую, но очень вкусную еду одна, и это меня обеспокоило.
- Денег мало, - сказал он. - Было бы безумием расходовать их на
ненужную для меня пищу.
- По крайней мере, выпей кофина. К тому же сейчас холодно. Все вокруг
в пальто. (Даже я. Свою меховую куртку я катала по всей тахте и даже для
лучшей маскировки втирала в нее штукатурку). - Ой, надо ведь забрать твою
одежду у Египтии.
Его это позабавило.
- Мы можем сходить за ней. Или я один.
- Нет!
- Боишься, что она опомнится и украдет меня?
- Да. Слушай, а ты можешь делать вид, будто тебе холодно.
- Могу вызвать пену у рта и забиться в припадке, если хочешь.
- Перестань, - замахала я на него рукой. Позади нас кто-то вошел в
забегаловку, привлеченный запахами жарящегося перца, лука и мяса.
- Боже, я замерзаю, - сказал Сильвер, притопывая ногами.
Вновь прибывший взглянул на него и покивал сочувственно.
В сумерках, когда в небе зажглись пятнышки звезд, а на земле -
уличные фонари (последних было куда меньше), Сильвер провел меня между
громадами домов на небольшой базарчик, где тускло горели светильники на
рыбьем жире. В их свете он стал бледно-золотым. Я шла за ним между рядами:
его руки были заняты покупками - деревянными планками, клеем, растворителем,
завернутым в бумажные пакеты, булками хлеба, пачками сухого молока,
апельсинами, - но тяжести он как будто и не чувствовал. Несмотря на все это,
выглядел он просто фантастично, буквально каким-то сказочным персонажем. Я
не могла на него наглядеться, забыв, что сама купила его. Хотя на него
смотрели многие, не я одна. По большей части он их не замечал, а если
встречался с кем-то взглядом, то улыбался ему, и тот расцветал.
- Откуда ты знал про этот базарчик? - спросила я.
- Я знаю, где находится все. Каждое здание, любой закоулок во всем
городе. Это есть в моей программе. Отчасти для удобства при рекламной
кампании, отчасти для расширения сферы услуг. Кажется, вы находите меня
весьма небесполезным, сударыня. Боже, как я замерз, - добавил он, когда кто-
то проходил мимо.
Мы застряли в магазине одежды. Там было полно шмоток, поношенных и
роскошных, но по вполне доступным ценам. Из прогоревших театров. От вторых
владельцев, у которых тоже, как и у богачей, бывают тяжелые времена. Мать с
негодованием отвергла бы саму мысль купить вещь, уже бывшую в употреблении.
Думаю, она бы и после меня не захотела донашивать.
Хозяйка магазина мигом воспылала к нему страстью. Она вдвое снизила
цены. Там был черно-красный бархатный плащ под шестнадцатый век, просто
созданный для него. Она закутала им Сильвера, слегка приобнимая его, потому
что он заметил, как холодно на улице.
- Вот это волосы, - сказала она ему. - Они не могут быть натуральными.
- Не совсем, - отозвался он.
- Очень вам идут, - продолжала она. - И кожный грим. Эй, - подключила
она меня, - взгляни-ка. Уступлю за двадцать.
Это была куртка. Она искрилась. На ней были зеленые павлины и кусочки
зеркала - я вспомнила куртку, в которую он был одет, когда я впервые
увидела его...
- Двадцать она не может себя позволить, - сказал он женщине. - Не при
деньгах.
- Что ж, - ответила она, - посмотрите что-нибудь еще?
Я вся напряглась, но он только усмехнулся, покачал головой и посмотрел
на нее дьявольски неотразимыми глазами. Я решила, что он ее
загипнотизировал, потому что она сказала:
- Десять. Забирайте за десять. Она пойдет к ее бледному лицу и большим
глазам.
Мне хотелось купить эту куртку. Потому что она напомнила мне его.
Потому что на ней павлины. Но в ней я буду выглядеть такой толстой.
- По-моему, удачная покупка, - сказал он мне. И я вдруг обнаружила,
что плачу уже остатками денег Каза-Бьянки.
Когда мы уходили, я сказала:
- Не надо было этого делать.
- Надо. Это же не еда. Она тебе подойдет. А деньги, - добавил он, -
можно не только тратить, но и делать.
Меня охватили сомнение и тревога. Чувство безопасности вдруг исчезло,
хотя он был рядом, шел сзади. Масляный уличный свет бил по глазам, как град.
- Что ты задумал?
- Когда идешь в этих местах, смотри под ноги, а то в канаву свалишься,
того и гляди, - предостерег он, и я подумала, что он все прочитал на моем
лице. - Песни. Я же пел на улице для Э.М.. Я могу делать это для тебя.
- Нет, - сказала я. Эта мысль обеспокоила меня еще больше. Я не могла
сказать, почему, но в моем сознании возникла мятежная толпа с
транспарантами, вспомнилось их резонное недоверие к превосходству машин.
- Это, наверное, незаконно, если они будут тебе платить.
- Почему бы не заплатить, если им понравится? Я взглянула на него.
Сверхнатуральное человеческое лицо вопрошающе обратилось на меня.
- Я боюсь, - проговорила я и остановилась, прижимая к себе свою
скромную ношу - павлиновую куртку.
- Ты не боишься, - сказал он, придвинувшись ко мне так, что, кроме
него я ничего не видела. Даже огни исчезли, озаряя края его волос. - Ты
сама себя запрограммировала на этот страх. А на самом деле ты больше не
боишься. Так как, - видя мое изумление, продолжил он, - ты решила меня
называть?
- Я... не знаю.
- Вот над этим и поломай голову. Столько хлопот из-за меня, а имени
нет.
Мы снова двинулись вперед, по дороге купили огромную коробку красок и
смесители для них.
- Тебя все женщины любят, - ревниво сказала я.
- Не все.
- Все. Та женщина в магазине вдвое цены скостила.
- Потому что до того уже назначила двойную цену, а про нас знала, что
мы будем торговаться. По-настоящему она сбавила цену только за куртку.
Мы, то есть я, купили подушку, к которой понадобится еще и наволочка.
Я была возбуждена, как ребенок утром, в свой день рождения. Потом снова
нахлынула тревога.
- Что я вообще собираюсь делать? - рассеянно проговорила я.
- Превратить свою квартиру в место, пригодное для жилья.
- У меня не получится...
- Запрограммирован и приведен в действие, - произнес он и принялся
необычайно похоже подражать звукам компьютерного механизма, считывающего
программу: булькать, щелкать, буксовать на знаках препинания.
- Пожалуйста, перестань, - взмолилась я.
- Сначала ты перестань.
Я, прищурившись, переводила взгляд с пакета, где лежала куртка, на
скрученную подушку. Никогда раньше у меня не было свободы выбора, только
теперь, и это странно. И еще он. Разве он робот? Он мой друг, который помог
мне сделать выбор, несет мои свертки и придает мне храбрости.
- Я была смелая? - смущенно спросила я, когда мы брели по безлюдной
площади. - По-моему, да.
Кругом высились разрушенные землетрясением кварталы. В них гнездились
птицы или летучие мыши, я слышала шелест их крыльев и короткие
пронзительные крики.
- Я действительно чувствую страх только потому, что вбила себе это в
голову, а вовсе не потому, что ушла из дома от матери и от друзей, что у
меня нет денег, что я отдала свое сердце прекрасному кусочку серебра.
Мы рассмеялись. Я поняла, что произошло. Я начала подражать его манере
говорить. Ни с кем другим этого раньше не получалось. Я завидовала
остроумию Кловиса, но оно было обычно таким сальным, что я не могла его
перенимать, а вот с Сильвером... тьфу ты! Не Сильвером.
- Сильвер, - сказала я, - я знаю, что ты можешь приспособиться ко всем
и ко всему, но спасибо тебе, что ты приспособился ко мне, к этому...
- Не хочу вводить тебя в заблуждение, - сказал он, - к тебе
приспособиться легче, чем к большинству.
Мы пошли домой. Ерунда. Домой? Хотя сейчас это было уже так, мой дом
везде, где он. Сильвер стал моим другом. На балках истошно мяукал молочно-
белый кот, похожий на призрак.
- Как тут холодно, - заныла я, оказавшись в комнате.
- Это же моя роль.
Я с тоской посмотрела на радиатор.
Никеля и меди у меня почти не осталось, а три сотни на карточке нужно
было растянуть до следующего месяца.
Он снял с себя плащ, завернул меня в него, потом обнял и прижал к себе.
- Боюсь, своим телом я не смогу тебя согреть.
- Да ладно уж.
Мы тихонько поцеловались, и я сказала:
- Никогда не занимайся со мной любовью, если ты этого не хочешь.
- Когда захочешь ты, захочу и я.
- Я в это просто не верю. Бывает иногда."
- Мое эмоциональное и физическое равновесие никогда не разрушается.
- А-а.
- А еще я проглотил парочку словарей. Мы стащили с тахты матрас.
Сверху в качестве одеяла я положила почти новые пятнистые коврики,
слегка пахнувшие после недавней чистки. Под ними я растянулась во весь рост
и долго ласкала, изучала, любила его.
- Ничего, что я это делаю? - робко спросила я, не в силах остановиться.
- О, это ужасно.
- Я, наверное, такая неловкая.
- Совсем нет. Ты становишься отличной любовницей.
- Откуда ты знаешь? Ведь для тебя это ничего не значит.
- Конечно, не то, что для человека из плоти и крови. Но все же я могу
это оценить.
- Эстетически, - усмехнулась я. - Если привести в действие надлежащие
схемы.
- Вроде того.
- Египтия... - пробормотала я, утопая в его волосах, пробуя на вкус
кожу - ненатуральную, но все же плотскую, плоть демона... - если ты не
получал удовольствия с Египтией...
- Ты произносишь ее имя, будто название кафе, которое мы искали. Я
получал.
- Да... она все умеет.
- Египтия абсолютно пассивна. Удовольствие состояло в том, чтобы
находить, что приятно ей. Я не могла удержаться, чтобы не сказать:
- Я хочу найти, что приятно тебе. Очень-очень хочу.
- Мне и так приятно то, что ты делаешь, - сказал он. Это была правда.
Наслаждение сияло на наших лицах. У каждого оно было свое, но наши
ощущения были связаны между собой.
- Дурачок, - задыхалась я, - я совсем не то имела в виду...
Когда я замолкла, то почувствовала, что теперь в комнате пахло
апельсинами, клеем, бумажными пакетами...
- Я могу остаться с тобой, - сказал он, - а могу заняться всем этим.
- Я хочу, чтоб ты был со мной. Хочу заснуть с тобой рядом, даже если
ты не можешь... не будешь спать.
- Ты хочешь сказать, что не можешь отпустить меня от себя?
- Разве я параноик?
- Нет. Гораздо хуже.
- Ого!
- У тебя меняется цвет волос, - сообщил он.
- Да. Как жаль.
- Почему? Я думаю, тебе очень понравится, когда он изменится совсем.
- О, нет. Это будет ужасно.
Свернувшись возле него калачиком, убаюканная, как ребенок, его
близостью, я чувствовала себя в безопасности. Целый и невредимый. Мы были в
лодке или на спине молочно-белой птицы.
- Птицы? - ласково переспросил он. - Я правильно понял?
- Да, - сказала я. - И радуга.
Ночью он все-таки ушел от меня. Меня разбудили солнечные лучи, которые
теперь проникали сквозь занавески; я открыла глаза - на потолке было
голубое небо и острова нежных облаков, а между ними крестики неподвижно
мчавшихся птиц, похожих на арбалеты. И радуга, подобная разноцветной дымке,
протянулась из одного угла в другой. Все это было почти как настоящее. Он
сидел на расшатанной хромированной стремянке, которую он раздобыл где-то в
доме, должно быть, позаимствовав у добродушного смотрителя. Ему было
чертовски приятно видеть мое изумление, когда я проснулась.
- Ты же музыкант, а не художник, - сказала я заворожено.
- В коробку был вложен листочек, там говорилось, как делать такие вещи.
Я же машина, мне нетрудно добиться хорошего результата.
- Очень красиво...
- Погоди, вот увидишь ванную...
Я побежала в ванную. Там на потолке был закат, в центре - малиновый,
по краям бледно-розовый. Среди облаков грелся белый кит.
- Кит в небе?
- Создает метафизическую иллюзию, что ванна - это море. И что кит
отлично прыгает.
Через пять дней, поднявшись по треснувшим ступенькам и отворив дверь,
вы бы не узнали нашу квартиру.
Он спрашивал меня, чего я хочу, и мы придумывали все вместе. Из нас
просто сыпались идеи. Ночами он по большей части работал. Однажды ночью я
заплакала в темноте, не помню уже, из-за чего, и он вернулся в постель,
чтобы успокоить меня, а утром оказалось, что мы приклеились к коврикам,
пришлось отмокать в ванне. Его изобретательность, доскональное знание
города, магазинов и амплитуды цен делали чудо при минимальных расходах. Из
трех сотен И.М.У. я потратила всего ничего. Питалась я сэндвичами, фруктами
и той чудесной пищей, которую находила в уличных магазинчиках. Моя мать
очень серьезно относилась к вопросам питания, она тщательно следила за
приготовлением еды на кухне Чез-Стратоса, за правильным сочетанием
качественных продуктов; она точно знала, в какое время, что нужно съесть, и
не забывала о витаминах, к которым пыталась приучить и меня. Я обо всем
этом помнила, но прыщи у меня на лице не вскакивали, голова не болела, и
тошноты не наблюдалось. Наверное, она кормила меня так хорошо, что у меня
выработался иммунитет. То, как я жила, питалась, спала, работала,
занималась любовью - все это не позволяло мне просто позвонить ей, хотя
фразу "Привет, мама, это Джейн" я прокручивала в голове по сто раз на дню.
Однажды я сказала ему: "По-моему, я боюсь своей матери". В этот момент
мы поднимались по лестнице, он держал меня за руку и ответил:
"Судя по тому, как ты говоришь, это взаимно". Я была обескуражена и
потребовала объяснений. Он с улыбкой отвлек меня от этой темы, не понимаю
как...
Что бы она сказала об этой квартире? Она бы не стала, как я, ахать от
восхищения при каждом новом появлении в ней: "Как красиво!" Нет, такого бы
она говорить не стала. Даже латунная кровать с передней спинкой в виде
тяжелого древесного листа с прожилками вряд ли произвели на нее впечатление,
впрочем, кровать появилась уже потом...
Стены, замазанные, отчищенные, гладкие, выкрашены в кремово-белый цвет.
Бумажный абажур лампочки, свисавшей с облаков, заменен металлическим,
золотого цвета - если включить его ночью, по всем стенам рассыпаются
золотые блики. Кроме того, изумительные искорки и отблески дает
колеблющееся пламя разноцветных свечей, стоящих на полках, которые сколотил
Сильвер. У каждой свечи свой цвет или даже цвета, и подставка у них тоже из
цветного стекла. Собственно, эти подвески - не что иное, как набор
бракованных блюдец, купленных за гроши и раскрашенных эмалью для стекла.
Зеркало тоже украшено рисунками: зеленые холмы, листочки и дикие цветы.
Каждый усик, каждый лепесток скрывает под собой пятнышко или трещину на
зеркале. А еще у нас есть ковер от стены до стены. Он состоит буквально из
сотен крошечных ковровых обрезков, полученных нами в качестве образцов.
Целый день мы ходили из магазина в магазин, интересуясь коврами, и - "Так
трудно решить" - уносили оттуда полные руки кусочков, чтобы "соотнести с
обстановкой". А потом несколько часов склеивали клочки. Результат
потрясающий - получилась мозаика не хуже радуги на потолке. Стульев нет, но
сидеть можно на больших темно-зеленых меховых подушках или на тахте,
задрапированной ковриками и платками. Занавески на чистых окнах цветом
напоминали голубое солнечное небо. (Россыпь маленьких прорех на них
замаскирована вышитыми значками, которые нужно нагреть и прижать к ткани и
которые изображают маленьких мифических животных и сказочные дворцы). Дверь
кремово-белая, она сливается со стеной. Безобразная кухонная плита (с
миниатюрной духовкой и электрическим звонком за ней, которым вряд ли когда-
нибудь пользовались) стала частью стенной росписи. Она голубая, на ней, как
и на потолке, нарисованы облака и летящий на всех парусах крылатый корабль,
у которого сбоку торчит позолоченная пушка. Все это мы рисовали вместе.
Ванная выглядит еще сумасброднее. Там стены были из грубого цемента и
разбитых плиток, когда мы их сняли, чтобы замазать, вид был просто
безобразный. Тогда мы нашли на одном базарчике небесно-голубые
непромокаемые комбинезоны (из такой ткани делают палатки), которые в четыре
часа утра пошли за бесценок, потому что были никому не нужны, а хозяину до
смерти хотелось домой. Разрезав их на полоски, мы оклеили ими стены.
Непромокаемая ткань выглядит, как шелк, она превращает комнату в
таинственную восточную сказку, особенно когда зажигается лампа с розовым
абажуром, свисающая из розовых облаков. Мы обновили голубую эмаль на ванне,
на раковинах для умывания и для питья, на унитазе. Эмаль дешевая и через
шесть месяцев, возможно, потрескается. А пока чувствуешь себя, как в лагуне.
На второй же день Сильвер отодрал от пола старые доски, настелил новые,
отшлифовал и отполировал их. Пол в ванной покрыт фальшивой золотой сосной и
выглядит так, будто стоит тысячу. Ну, по меньшей мере, пятьсот.
- Откуда ты знаешь, как это все делается? - постоянно спрашивала я его.
- Я читаю инструкции, - невинно отвечал он.
Конечно, робот может просто прочитать инструкции и точно им следовать,
и делать все абсолютно правильно. Я все время говорила себе, что не стоит
воспринимать его как исключительно талантливого человека, что так думать
просто нельзя. Но это было сложно, и, к тому же, ведь я сама просила его
притвориться человеком.
В конце первой недели, пыхтя и ворча, к нам притащился за платой
смотритель, очевидно предполагая, что он ее не получит.
- Всего четверть месяца, - объявил он, когда я вышла к нему со сливой
в одной руке и длинной рисовальной кистью в другой. - Всего одна неделя. И
три следующих, до первого числа нового месяца я не появлюсь у вас. - Он
думал, что я все равно сбегу раньше, поскольку нечем платить. - Это, знаете
ли, вполне законно, - сказал он. Но глаза его уже не смотрели на меня, а
вперились в комнату за моей спиной. - Ага, - произнес он. - А я-то ломал
голову, для чего твоему дружку понадобилась лестница. - Он пытался
протиснуться мимо меня внутрь, и я пропустила его. Он стоял и глазел, будто
в знаменитом соборе. - Не каждому придется по вкусу, - сказал он, - но
весело.
Я ждала, что он продолжит: "Раз вы ухлопали арендные деньги на все это,
вам придется съехать". Но он только бросил взгляд на большое вечнозеленое
растение, которое мы с Сильвером накануне вечером выкопали на пустыре у
развалин и посадили в надтреснутую пивную бутыль чудесного янтарного стекла.
- Оно умрет, - сказал он.
- Возможно, вы захотите придти на похороны, - отозвался Сильвер, сидя
на подушке и читая со скоростью пятнадцать секунд страница. Как раз в это
утро мы купили по случаю стопку самых разных книг.
Смотритель нахмурился.
- Эта квартира, - сказал он, - рассчитана только на одного человека.
Меня мигом охватил ужас, но Сильвер ответил:
- Я ей ничего не плачу. Я ее гость. Смотритель нехотя согласился, что
ничего необычного в этом нет, и Сильвер улыбнулся ему.
Я мяла в руках мелкие деньги - плату за квартиру и электричество, но
тут Сильвер встал и любезно пригласил грозного посетителя пройти в ванную.
Я слышала его ворчание оттуда, вроде: "не знаю, хотел ли бы я это сделать у
себя" или "А что это белое на потолке, а?" И потом удивленно: "Очень похоже"
Они вернулись, и Сильвер налил нам по кружке очень дешевого и кислого
вина. Свою смотритель тут же опорожнил одним глотком. Когда мы наконец
избавились от него и от денег, я вышла из себя. Ты пашешь, как лошадь,
чтобы сделать квартиру красивой, а тут является гнусный старикашка и
начинает придираться.
- Он просто забыл, как надо разговаривать, - сказал Сильвер. - К тому
же он болен. Вынужден принимать одно лекарство, которое дает временный для
него побочный эффект.
- Ты-то откуда это знаешь?
- В ту ночь, когда я одолжил стремянку, мы немного посидели и он мне
рассказал.
- Ты все еще пытаешься каждого сделать счастливым, - сказала я.
- Все еще. Тяжелая работа, признаться.
Я посмотрела на него, и мы рассмеялись. Я подошла и обняла его. На
ковре тоже приятно заниматься любовью.
Вечнозеленое растение к концу месяца вымахало до потолка и разрослось
веером.
Вот я и добралась до конца месяца.

3


Вечером накануне первого дня нового месяца мы сидели у развалин на
одной из балок, и смотрели на звезды, которые виднелись за последними
уцепившимися за ветки листьями, и на город, расцветший огнями. Мы теперь
частенько сюда выходили, причем первым предложил это он. Иногда он тихонько
играл на гитаре и пел для меня. У развалин это было так красиво... В
сумерках они становились таинственными и дикими, будто чаща леса, правда,
окруженная цивилизацией по краям. Время от времени появлялась белая кошка,
мы покупали тарелку конины, приносили и оставляли здесь для нее. Она была,
очевидно, бездомная, но Сильвер своим безошибочным зрением разглядел у нее
сзади крошечную отметинку - это означало, что прививку против бешенства ей
сделали совсем недавно. Мне захотелось заманить кошку в квартиру. Но в этот
вечер ее не было, только звезды. И сидя рядом с ним под одним плащом, я
сказала:
- Самое счастливое время в моей жизни. Он повернулся и поцеловал меня:
- Спасибо.
Я была внезапно тронута теплотой, присущей даже поддельному чувству.
Он был мой. Прохлада, исходящая от его тела, никогда не беспокоила меня, а
теперь от близости ко мне он казался теплым.
- Мне даже все равно, что ты меня не любишь, - сказала я. - Это такое
счастье.
- Но ведь я люблю тебя.
- Потому что можешь сделать меня счастливой.
- Да.
- А это значит, что я ничем не отличаюсь от любого другого, кого ты
делаешь счастливым, ты можешь любить нас всех, но я не это понимаю под
любовью. - По крайней мере, это не задевало его: я говорила беспечно и
лукаво, и он улыбнулся.
Я никогда не устану восхищаться, никогда не смогу насытиться его
красотой.
- Я тебя люблю, - сказала я. - Пойдем пообедаем. Ты как? Будешь
притворяться?
- Если ты уверена, что хочешь потратить на это деньги.
- Да, да, я хочу. Ведь завтра я получу свою тысячу.
- Признаться, - сказал он, - мне очень нравится вкус еды.
- В самом деле?
- Наверное, мне следует этого стыдиться.
- О, да, - сказала я. - Весьма предосудительно.
Мы будто на минуту обменялись ролями, репликами, манерой говорить. Он
делал это играючи, а я еще только училась.
- Ты меня изменил, - сказала я. - И я благодарю Бога за это.
Мы пришли домой, и я вымыла голову. С тех пор, как мы начали работать,
я почти не обращала на волосы внимания. Они слипались в комья, когда я
красила и клеила, и становились очень густыми от сухих шампуней, потому что
без сушилки сохли очень долго. Но в этот вечер я расщедрилась на радиатор.
И когда волосы начали подсыхать, я увидела в разрисованном зеркале, среди
зеленых холмов и тигровой листвы, сияющую гриву цвета белого пепла.
Мать что-то сделала не так. Или ошиблась машина, составлявшая схему
цветосущности? Или естественный цвет с возрастом изменился сам? Должно быть
так оно и есть, потому что...
- О-о, - произнесла я, гладя свои волосы, - они стали красивыми. Они
никогда такими не были.
- А они ведь твои собственные, - добавил он.
Я надела одно из самых старых своих платьев, которое подарила мне
Египтия, раньше его носила она. Деметра и я считали, что оно мне не идет,
но я оставила его из-за ткани, которая становится то белой, то голубой, то
бирюзовой, в зависимости от того, как падает свет. А сегодня оно отлично
сидело, и я отважилась надеть куртку с павлинами, и она тоже прекрасно
выглядела на мне. Я была стройной и высокой. А волосы излучали лунный свет.
И я заплакала.
- Извини, я не знаю, с чего это вдруг...
- Знаешь, - сказал он и прижал меня к себе, так что я начала смеяться.
- Бедная Деметра.
- Не понимаю.
- Если я скажу, что очень голоден, ты мне не поверишь?
- Нет. Говори, почему ты считаешь, что она бедная.
- Да ты и сама понимаешь. Посмотри на свои волосы и подумай, в чем тут
дело.
Но я была опьянена и взбудоражена. Поэтому отбросила все мысли и
заторопила его из дому, мы прошли по хорошо знакомым теперь улицам и на
единственном в Южном Арборе частично действующем эскалаторе поднялись к
платформе флаера.
Мы полетели в центр. Я не боялась, что кого-нибудь встречу. Может быть,
даже хотела этого. В конце концов, кто меня знает? (И я забыла, что он
сказал).
Когда мы сидели в Ханчер-Энд-Ансере и ели бифштексы и жареный
картофель, нарезанный крошечными кусочками в виде звезд, я подумала: теперь
мне можно позвонить им всем. Египтии, Кловису. Матери. Вино было красным.
Оно подходило к его волосам, но это мало интересовало его, как и
собственное обаяние.
Мы отправились домой пешком через весь город.
Ветер срывал с листьев последние листья, и они хрустели у нас под
ногами. Улицы, прилегавшие к Олд-Ривер, опять были перекрыты, туда не
пустят, пока не купишь пахучую кислородную маску - совершенно бесполезную -
возле контрольных ворот. Мы неторопливо прошли через Пэйшенс Мэйдель Бридж,
хотя там висело объявление "Идите быстрее" и уличных артистов не было. Без
всякой причины мы с ним вдруг начали петь дурацкие песни, которые сочиняли
на ходу про зубастых рыб в багровой воде. Поймать одну для кошки - беда! -
рыба съела мою кошку - да! - достать для рыбы шкур - научить ее говорить "
мур-мур" - ну, разве это не кошка, чего смеетесь? - Кошкорыба - важная
персона.
Когда сошли мы с моста и двинулись по Восточному Арбору, я увидела
двух уличных артистов. Они не работали, а сидели на коврике, парень и
девушка, и жевали чипсы, которые доставали из фунтика, лежащего на гитаре с
тремя порванными струнами.
Несмотря на свою недавнюю готовность встретить прежних знакомых, я
колебалась. Потому что это были Джейсон и Медея.
Однажды, год назад, они уже этим занимались. Идея была такова. Джейсон
пел, причем довольно плохо, а Медея обходила толпу с тарелкой, если
набиралось хоть несколько человек без всякого слуха, а чаще просто стояла
среди прохожих. И между делом залезала в карманы. Наконец, ее на этом
поймали. Оба были несовершеннолетними, но отцу пришлось заплатить солидный
штраф.
- Что случилось? - спросил Сильвер, почувствовав, как я замедлила шаг.
- Я их знаю и не люблю.
Когда мы заговорили, Джейсон поднял глаза и посмотрел прямо на меня.
На лице было написано изумление. Он легонько пихнул локтем Медею. Теперь
две пары глаз уставились на меня почти с одинаковым выражением. Обойти их
было никак нельзя. Знали ли они про Сильвера? Про нас с Сильвером? Или нет?
- Привет, Джейн, - сказала Медея.
- Привет, Джейн, - сказал Джейсон.
Я взглянула на них и промедлила с ответом, держась за руку Сильвера -
эта сильная рука была мне поддержкой в любой ситуации.
- Привет, - ответила я. И сразу невозмутимо: - Разве мы знакомы?
Джейсон засмеялся.
- По-моему, да.
- По-моему, тоже, - проговорила Медея. - Тебя зовут Джейн, не так ли?
- Выбеленные волосы тебе весьма идут, - сказал Джейсон. - И диета
пошла на пользу. Мать знает?
Значит, им не сказали, что я ушла из Чез-Стратоса. Или они...
- Хорошо провели вечер? - задала я вежливый вопрос.
- Лохов хватало, - отозвалась Медея.
Джейсон ухмыльнулся. Эта ухмылка относилась не к Сильверу. Вдруг его
губы дрогнули.
Я взглянула на Сильвера. Таким я его еще не видела: лицо, как
металлическая маска, глаза горят, непроницаемые, грозные. Опять
переключение схем.
- Кто этот шикарный дружок-актер? - спросил Джейсон, и его голос
прозвучал далеко не так уверенно, как обычно. - Или просто записной остряк?
- А мать знает? - повторила Медея. Я не нашлась, что ответить, а
Сильвер сказал им учтиво, но в то же время убийственным тоном:
- Вы только что уронили кусок чипса в корпус вашей гитары: ни тому, ни
другому это на пользу не пойдет.
- О, спасибо за заботу, - проговорил Джейсон.
- Лично мне не нравится серебряный грим, - сказала Медея. - Это для
какой пьесы? Или вы сейчас без работы? Должно быть, вам приятно было
повстречать Джейн.
- Да, Джейн очень богата, не так ли? - снова заговорил Джейсон.
- Да и мы, конечно, тоже. Но мы не водим дружбы с безработными
актерами.
- Но Джейн такая тряпка, - сказала Медея.
- К счастью для вас, - это уже Джейсон.
Они замолчали, высказав все, что думали по этому поводу.
Мне было наплевать на них, но все же это было ужасно. Я не смотрела
на Сильвера. На запястье я чувствовала жесткий вышитый обшлаг его
рубашки, которую мы купили три дня назад. Нам следовало просто повернуться
и уйти, но Сильвер считал иначе.
Вдруг я увидела, что происходит с Джейсоном и Медеей, и была этим
заворожена. Они корчились, буквально физически корчились, не сводя с него
своих маленьких твердых глаз, скользя ими по нему. Лицо Медеи страшно
пожелтело, а сожженные солнцем глаза Джейсона стали совсем красными. Я
никогда их такими не видела, даже в детстве. Трясущиеся руки неловко
тянулись к чипсам, а спины их затвердели, будто их схватил страшный паралич.
К Сильверу я больше не оборачивалась. Я поняла, что это тот самый
уничтожающий взгляд, о котором он говорил, как о чем-то незначительном.
Теперь он был испробован на них и, будто радиоактивный луч, беспощадно
заставлял их усыхать под ним.
Наконец, Медея все-таки выдавила дрожащим голосом:
- Почему он не перестанет смотреть? Он не знает, как это невыносимо!
Заставь его остановиться!
Но вдруг Джейсон вскочив на ноги и, забыв про гитару, украденный
заработок, про чипсы и даже про Медею, проскользнул мимо меня и поспешно
запрыгнул на эскалатор, ведущий вверх к мосту. Медея в безмолвном
неистовстве схватила деньги и гитару и понеслась вдогонку. Я почувствовала,
что Сильвер обернулся посмотреть на них, и сама повернула голову. Медея
тоже разок обернулась, а Джейсон ни разу. Она была уже наверху эскалатора.
Ее лицо стало жестким треугольником из костей, изо рта вылетели шипящие
звуки, или это так казалось. Потом она бросилась за Джейсоном.
Я была потрясена. Я стояла, не шевелясь, пока Сильвер не обхватил меня
рукой.
Я знала, что его лицо уже изменилась, поэтому подняла на него глаза.
- Я думала, ты хочешь, чтобы все были счастливыми.
- А разве нет? - удивился он.
- Твои схемы сейчас переключились.
- Не совсем так.
- Ты хотел их напугать?
- Я хотел, чтобы они придержали язык.
- Но тебе-то какая разница?
- Изменилась температура твоей души. Она стала очень холодной.
- А поскольку я тебя купила, ты был на моей стороне. Будто робот
Голдер в качестве личного телохранителя, - сказала я на удивление
напыщенно.
Он посмотрел на меня своими немигающими, похожими на драгоценные камни
глазами. Возникла долгая пауза.
- Джейн, - сказал он. Но больше ничего.
А я была подавлена. Встречей с близнецами, жутким опытом, который он с
ними произвел. Испугалась, что я с ними, испугалась и за него, и за себя.
- Куда это мы? - прошептала я. - По-моему, мы идем вперед, - ответил
он.
Он отпустил меня, даже мою руку. И мы пошли вперед. Как два
поссорившихся любовника. Вечер был холодный, как лезвие ножа.
И постель в эту ночь была холодной, и мы не занимались любовью.
Утром я проснулась, как только стало светать. Сильвер сидел
по-турецки на радужном ковре. Он был одет, и волосы закрывали его лицо,
потому что он склонил голову. Будто красивая реклама психостетической
медитации. Почувствовав, что я проснулась, он поднял глаза и улыбнулся мне,
но улыбка была не такой, как раньше.
- Ты не возражаешь, если я прогуляюсь немного? Ну, конечно. Я владела
им, и он должен был спрашивать у меня разрешения.
- Нет...
Я не могла даже спросить, все ли с ним в порядке. Он был машиной.
Очевидно, все было в порядке. И все же что-то было не так.
- Я вернусь через час.
- Возвращайся, когда захочешь.
- А ты как?
- Куплю чего-нибудь поесть и разменяю тысячу на карточке. Нужна мелочь
платить за квартиру.
- Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
- О, нет, - произнесла я нарочито громко и самодовольно.
Он встал, спружинив ногами, будто каждая мышца была эластичной, как
резина.
Он ушел, и я осталась одна - впервые с тех пор, как привела его от
Египтии. У слова "одна" теперь появилось новое значение. Казалось, будто я
разрезана на половинки. Одна из них сидит здесь, в квартире, а другая идет
по улице, только я не знаю, где.
Я встала, завернулась в изумрудный платок и заварила немного липового
чаю. Потом села у окна и стала, прихлебывая горячий чай, смотреть на
лоскутки листьев, падающих, как мертвые птицы.
Я думала о том, как все было здорово, пока мы не встретили Джейсона и
Медею. А потом... но что же случилось потом? В голову все время приходила,
как землечерпалка у Дэвидида с одним и тем же илом, фраза Совэйсона: "Этот
не прошел контрольную проверку". Не то чтобы я придавала какое-то значение
этим словам, если не считать кошмарного видения - Сильвер, а вместо глаза у
него колесики... Только теперь я начала замечать его странную
неуравновешенность и непоследовательность. Я представила себе остальные
усложненные образцы роботов: Копперов, Голдеров, двоих Сильверов, которых
мне показывали в Электроник Металз, какие они были жизнеспособные по
наружности и осанке; манерам, движениям, речи. Ничего не зная, вы бы,
несомненно, приняли их за мужчин и женщин. И все же что-то выдавало их, не
позволяло считать их мужчинами и женщинами, напоминало о том, что они
машины. Или я это только вообразила, или действительно Сильвер, мой Сильвер
- С.И.Л.В.Е.Р. - совсем не похож на остальных? Неужели Сильвер так похож на
человека, так правдоподобен, что не можешь отрешиться от этого, даже точно
зная, что он не человек? Не это ли заставило компьютеры тикать при
контрольной проверке? Быть может, его независимость выходит за рамки той
автономии, которая вложена в его программу?
Но как это? И почему?
Нет, не это меня тревожило. Просто я боялась, что могу его потерять,
потерять даже при том, что я им владею. Он ведь не раб в Римской
империи. И все же он был машиной. Внезапно вся чудовищность, все безумие
моих эмоций всплыли перед моим перепуганным внутренним оком. Я любила
машину. Любила ее, доверялась ей, основала на этом весь свой мир. И в игре,
которую я вела, она была добра ко мне. Как будто я ходила во сне и вдруг
проснулась посреди незнакомой пустынной равнины.
Ошеломленная, я приняла душ, оделась, взяла сумочку с кредитной
карточкой и побрела в город. Надо было удостовериться, что у меня есть
деньги. И еще надо было уйти из квартиры. Может быть, когда я вернусь с
покупками, Сильвер будет уже дома и все пойдет, как раньше. Да, пожалуй,
это подходящий способ разрушить чары.
В городе шел дождь. Когда я, спустившись с надземки, переходила улицу,
за моей спиной с воем пронеслись машины скорой помощи, управляемые роботами.
Перед булочной, где продавали горячий хлеб, кого-то задавили. Я ощутила
смертельную депрессию и страх.
Я вошла в один из больших магазинов на бульваре, присмотрев там кувшин
малинового стекла, который хотела купить для ванной. Теперь я понимаю, что
действовала как богатый человек, - надеялась, что кувшин развеет мою тоску,
и когда мне его вручили и я опустила его в проволочную корзину, где уже
лежали крекеры и гладкие персики, тоска почти прошла. Еще я взяла несколько
банных полотенец и нож для бумаги с комиссионного прилавка. Под окном
проехала одна из скорых. Я вспомнила, как совсем недавно равнодушно взирала
на убитого человека, которого показывали по видео, хотя где-то глубоко,
будто в нижнем ящике сознания, очевидно, это взволновало меня, да еще как.
Я встала в очередь в кассе. Мать научила меня самоанализу, так что я могла
попытаться выяснить, почему вдруг у меня возник страх перед смертью или
несправедливостью. Потом я решила: когда я вернусь, он будет там. Он будет
сидеть на тахте, и играть на гитаре. Я представила себе зиму и падающие
снежинки, все заснежено в нашей с ним квартире, а мы сами впали в чудесную
спячку. А потом представила, что возвращаюсь, а его нет.
Подошла моя очередь на контроле. В этом магазине он автоматический, но
иногда он ломается, на этот случай рядом с ним скучала девушка-контролер,
крася ногти.
Выбранные мной товары были просмотрены, названа общая сумма, и я
засунула карточку в щель. Но вместо того чтобы после щелчка получить с
другого конца машины свои покупки, карточку и сдачу, я вдруг услышала
резкий звонок. Над щелью загорелся красный сигнал, и карточка была
выброшена обратно. Скучавшая девушка подняла голову, встала с табуретки и
подошла ко мне.
- Должно быть, ваша карточка просрочена.
- Нет, она каждый месяц без ограничений. Девушка высунула ее из щели и
взглянула.
- Действительно, - сказала она.
Тысяча И.М.У. без ограничения - возможно, это непривычно в здешнем
районе, и я надеялась, что она не назовет цифру вслух. Она не назвала.
- Попробуем еще раз, - сказала она и затолкнула карточку обратно в
щель. И снова раздался звонок, а карточка была выброшена.
Сзади столпился народ. Они недружелюбно переговаривались, и я
вспыхнула, хотя сердце у меня похолодело. Я поняла, что произошло.
- Знаете, - сказала девушка, - похоже, что ваш счет кто-то
заблокировал. У кого-нибудь есть такая возможность?
Я потянулась за карточкой, ослепнув от стыда и страха.
- Будете платить наличными? - лениво спросила она. Казалось, она не
хочет отдавать мне карточку. Я готова была бросить все и убежать.
- У меня нет при себе столько денег.
- Понятно, - сказала она и вернула мне карточку. Она решила, что меня
уволили, ведь в этой части города только фирмы выдают своим служащим
карточки, а я попыталась с ее помощью отовариться бесплатно.
Вся дрожа, с печатью вины на лице, я вышла из магазина. На улице по-
прежнему лил дождь. Я не знала, куда повернуть, пошла наугад налево,
свернула на какую-то улицу, не заботясь о том, куда я иду.
Конечно, Деметра остановила действие моей карточки так быстро, как
только могла - с первого числа. Почему бы и нет? У нее немало причин для
этого. Я сбежала из дома, не попрощавшись. С какой стати теперь
пользоваться ее деньгами? Это было яснее ясного. Зачем я вообще брала ее с
собой? Эта глупая детская игрушка мешала мне рассуждать самостоятельно. Во
мне еще оставалась вера в буквальный смысл ее слов, что раз я ее дочь, то
мне принадлежат и ее деньги. Глупости. Конечно же, нет.
Я колебалась возле телефонной будки, ожидая под дождем, когда выйдет
женщина, и я смогу войти туда и закрыть за собой дверь. Наличных у меня
осталось не больше десятки. За квартиру заплатить не хватит. Но чтобы
позвонить матери - более чем достаточно. Опуская монеты и нажимая на кнопки,
я думала : ведь она так занята, ее там может не быть, а потом решила: она
там. Она сидит и ждет этого звонка. Ждет моего голоса, неистовых рыданий и
слов: "Мама, мама, помоги мне!"
Я уже не чувствовала страха, только тоску и усталость. В конце концов,
так ведь оно и есть, разве нет? Я звонила, чтобы просить у нее помощи,
прощения, чтобы умолять, заклинать.
Я прислонилась лбом к холодному влажному стеклу, которое потрескалось
от брошенного снаружи камня.
В этой части города не было видео. Она не могла посмотреть на меня. Я
не знала, это хорошо или плохо. Я начала считать звонки. Она заставила меня
ждать двадцать гудков, прежде чем включила автоответчик, который, когда
предоставлен самому себе, отзывается после двух.
- Доброе утро. Простите, кто говорит?
- Джейн, - сказала я. Капли дождя падали на мои губы, и я пробовала их
на вкус, как тогда свое имя. Джейн. Грань кристалла, звук дождя, падающего
на гладкую поверхность мрамора, стройная цепочка...
- Подожди, пожалуйста, Джейн. Я соединю тебя со студией Деметры.
Мое унижение достигло предела, я была опустошена. Наконец, я услышала
ее голос. Он был вежливо-теплым, почти приветливым. Он сказал:
- Привет, Джейн. - Как лифт.
Я вцепилась в трубку так, что она, казалось, сейчас растает в руке,
как воск.
- Привет, мама, - сказала я. - Замечательная погода, правда? Пауза.
- Я уверена, дорогая, - сказала она, - что ты позвонила мне не для
того, чтобы поговорить о погоде.
Я гордо улыбнулась своему тусклому отражению, разделенному трещиной
напополам.
- О, именно для этого. И еще поздороваться. Привет, мама.
- Джейн, будь благоразумной. Твои недавние поступки носят довольно
необычный характер, и это совсем не похоже на тебя. Надеюсь, с возрастом
это пройдет.
- Мама, - сказала я, - Мне шестнадцать лет. Не двадцать шесть. Не
девяносто шесть. Шестнадцать.
- В самом деле? Тогда почему ты ведешь себя, как шестилетний ребенок?
Я вздрогнула. Все-таки я вытащила ее на разговор. Она вернула мне удар,
ловко, спокойно и решительно. Моросил дождь. Я ощущала запах жареного лука,
мокрого тротуара и... "Лаверте". Будка наполнилась ароматом "Лаверте".
- Я действительно позвонила тебе только для этого, - проговорила я, -
чтобы сказать, как я счастлива.
Мои глаза были полны слез, я пыталась удерживать их в себе, но они все
равно просачивались.
- Я уверена, что на самом деле ты, дорогая, позвонила мне, чтобы
спросить, почему закрыт твой месячный кредит.
На меня нахлынула волна дьявольского триумфа.
- Как, - спросила я, - разве?
Она мне не поверила. Она знала, что говорит правду, а я - обманщица.
Но все же об этом пришлось сказать ей, а не мне.
- Да, Джейн, - терпеливо сказала она. - Твой счет заморожен.
Бессрочно. Или пока я его не разморожу.
Я стояла и смотрела, как идет дождь. И рисовала кролика на треснутом
стекле, покрытом паром.
- Джейн? - твердо произнесла она.
- Мама, а почему ты назвала меня Джейн? Я хочу сказать, а почему не
Прозерпиной? Ведь по легенде это дочь Деметры, так? Ты не думала, что
я буду очаровательной, как Прозерпина, а, мама?
- Ты где? - спросила вдруг мать. Это была хитрость. Она думала, что я
сболтну, где живу.
- В телефонной будке.
- А где будка? Слишком поздно, мама.
- Будка на улице, а улица в городе.
- Джейн, - проговорила она, - ты принимала какие-нибудь незаконные
препараты?
- Нет, мама.
- По-моему, дорогая, ты не вполне ясно представляешь себе ситуацию.
Твоя карточка отныне не действует. Больше нет законных способов,
которыми ты могла бы добывать деньги. Думаю, стоит объяснить тебе, если ты
намереваешься это сделать, что найти какую бы то ни было работу для тебя
невозможно. Начать с того, что тебе понадобится трудовая книжка. Прежде,
чем выдать ее, любое бюро по трудоустройству посмотрит отпечаток тела,
проверит его и обнаружит, что ты - дочь богатой женщины. Естественно, меня
спросят, согласна ли я тебя содержать, я отвечу, что, конечно, согласна: ты
мой единственный ребенок. Тебе придется вернуться домой исключительно из-за
отсутствия жизнеобеспечения.
- Однажды ты говорила, - пробормотала я, - что мне следовало бы найти
работу в городе, чтобы оценить, какую борьбу ведут бедняки за выживание.
- С моего согласия, не забывай об этом. И никак иначе.
В будке было тепло, так тепло, что кролик растекся по стеклу.
- Все, что тебе нужно сделать, - продолжала мать, - это зайти в любой
банк, назвать себя, и ты получишь нужную сумму для проезда домой.
- Домой, - проговорила я.
- Домой. Я уже заново обставила твои комнаты. Ты прекрасно знаешь, что
я никогда ни словом не обмолвлюсь о том, в каком состоянии ты их оставила.
Я разразилась смехом.
- Мама, ты не оставила мне никакого выбора, кроме того как стать
воровкой. Придется ограбить магазин или стащить у кого-нибудь бумажник.
- Пожалуйста, не остри, Джейн, это глупо. У тебя истерика. Что ж,
может быть, я смогу понять, что тебя побудило это сделать, мы все-таки пока
еще мать и дочь. Только мое беспокойство за тебя заставляет меня настаивать
на твоем возвращении домой, ведь ты совсем не знаешь реальной жизни. В
глубине души ты понимаешь, Джейн, что это правда и что я думаю только о
тебе.
Штамп. Не бойся штампов, Джейн, если они выражают то, что ты хочешь
сказать. В будке было душно, нечем дышать. Я непроизвольно поднесла руку к
горлу и нащупала полицкод.
- А мой полицкод еще действует, мама?
- Да, Джейн, - сказала она. - И будет действовать еще три дня. А потом
я заберу твой отпечаток из окружного компьютера.
- И это тоже для моей пользы, не так ли?
- Есть такое выражение, Джейн: из жалости я должен быть жестоким.
- Да, - сказала я. - Шекспир. Гамлет. - Я вздохнула так глубоко, как
только могла. - Слова лунатика, который только что убил старика за ковром и
у которого было затаенное желание переспать со своей матерью.
Я с такой яростью стукнула по выключателю, что содрала кожу и потекла
кровь.
Теперь на улице был настоящий ливень. Сквозь его завесу я смутно
видела человека, который ждал своей очереди звонить.
Мне показалось очень важным не дать ему понять, в каком я состоянии.
Поэтому я сделала вид, что продолжаю слушать, и время от времени что-то
говорила. Лицо у меня горело, а руки были холодными. Я еще не осознавала,
что, собственно, произошло.
- Нет, мама, - сказала я в немой телефон. - Нет, мама, нет.
Лучше я выйду из этой душной будки. Лучше отправлюсь в свою квартиру,
увильну от смотрителя, с пустыми руками поднимусь в свою комнату, где нет
Сильвера. Конечно, его там нет. Он, наверное, догадался. Может быть, у
роботов есть особая телепатическая связь с остальными машинами. Теперь я
абсолютно неплатежеспособна. Так что он может пойти к Египтии, к законной
богатой владелице. Что мне оставалось делать?
Опустив голову, я толкнула дверь будки и чуть ли не вылетела из нее.
Холод и сырость захлестнули меня, как волна, я едва не захлебнулась.
Человек, который ждал, когда освободится телефон, поймал меня, приведя в
ужасное смущение.
- Со мной все в порядке, - настаивала я. Но запах, ткань, само
прикосновение - я подняла лицо под дождь, и в голове у меня сразу
прояснилось, а мир перестал качаться.
- Ты!
- Я!
Сверху вниз на меня смотрел Сильвер, обрадовано, сострадательно,
преданно. От дождя его волосы стали почти черными и слиплись, как под душем.
С ресниц свисали и падали вниз капли. Кожа его будто была соткана из дождя.
- Как же ты...
- Я издалека увидел, как ты выходишь из магазина. Я мог бы тебя
догнать, но пришлось бы бежать очень быстро, а ведь ты сама хотела, чтобы я
притворялся человеком. Я пошел за тобой и дождался конца разговора.
- Сильвер, - сказала я, - все пропало. Все кончено. Но я так рада, что
ты от меня не ушел.

4


- Джейн, если тебе нужно поплакать, не могла бы ты уткнуться в меня, а
не в подушку?
- П-почему?
- Потому что зеленая материя, которой ты ее обтянула, окрашена
непрочно, и твое лицо приобретает весьма нездоровый оттенок.
Я вскочила и бросилась к зеркалу. То, что я там увидела, заставило
меня и засмеяться, и одновременно заплакать еще сильнее. Умывшись в ванной,
я вернулась и села перед ним.
- Не хочу тебе плакаться, не хочу, чтобы ты меня обнимал и утешал, -
сказала я. - Ведь скоро я останусь без тебя, правильно?
- Почему же?
- Я знаю, что придется. Я рассказала тебе, что случилось. Денег нет.
Ни на еду, ни на квартиру. Никаких шансов получить работу, даже если
бы я что-нибудь умела делать. Здесь мне оставаться нельзя. А она, моя мать,
не позволит мне привести тебя в дом, я в этом уверена. А если и позволит,
она станет - как бы это сказать - анатомировать, что ли, мои чувства... При
этом она будет говорить, что не хочет причинить мне боль. Или... нет, я
ничего больше не знаю. Я с ней так разговаривала...
Совершенно непохоже на себя. Но я знаю, что все это безнадежно.
- Я видел смотрителя, - сказал Сильвер. - Спускался вниз, пока ты
плакала. Он думает, что мы актеры уличной труппы, которая распалась. Я ему
этого не говорил, между прочим, он мне сам сказал. У него был хороший день -
ни болей, ни побочных эффектов. Он сказал, что мы можем отложить плату на
одну неделю. Так все делают, а ты к тому же заплатила за первую.
- Но через неделю денег у нас больше не станет.
- Может, и станет. И без всякой трудовой книжки.
- Нет.
- Да.
Он взял гитару и завел смешную, нелепую песню под аккомпанемент
бешеного вихря рулад и аккордов. Я смотрела и слушала, затаив дыхание. Его
глаза улыбались мне. Когда он пел, рот его принимал самые причудливые
очертания, а волосы летали вокруг головы, как сумасшедшие.
- Всего одну монетку, леди, - сказал он обворожительным голосом, когда
умолк последний звук.
- Нет. Ведь это, наверное, незаконно.
- Есть люди, которые только на это и живут.
- Да, люди. Но ты это делаешь лучше, чем люди. Это нечестно. Ведь так?
- Мы не будем располагаться там, где уже кто-то выступает. Мы и денег
просить не станем. Просто будем играть музыку и посмотрим, что произойдет.
- А ты подумал, что кто-нибудь может тебя узнать, догадаться, кто ты
такой?
- Я думаю, - сказал он, - что все это вполне законно. Хоть с какой
стороны посмотри, - он глядел на меня абсолютно серьезно. - Ты купила
дрессированного тюленя, умеющего выделывать такие штучки, какие другие
дрессированные тюлени не умеют. Потом у тебя кончились деньги. Ты выводишь
тюленя на улицу, он показывает свои фокусы, а ты ходишь со шляпой.
- Ты не тюлень.
- Но я умею показывать фокусы.
- Знаешь... не могу себе представить, как это все получится.
Он оставил гитару, взял мои руки, прижал их к своему лицу и посмотрел
на меня.
- Прослушай, - сказал он, - ты на самом деле предпочитаешь вернуться в
свой заоблачный дом? Если я перестал тебе нравиться, если ты больше не
счастлива...
- Что ты! - воскликнула я. - Я только и была в жизни счастлива, что с
тобой. Я и жила-то по-настоящему только с тобой.
- Ты в этом уверена? Дело в том, что сейчас ты стоишь перед выбором.
Если ты беспокоишься обо мне, то позволь в сотый раз напомнить, что я
робот. Мое назначение - служба, так же как и любого куска металла, вроде
инструмента для очистки яиц, который ты покупаешь в магазине на углу.
- Перестань, - сказала я.
- Это правда...
- Нет, неправда.
- Правда.
Он склонил голову, положив ее в мои ладони. Лицо его было скрыто, а
мои пальцы зарылись в его волосах. Внезапно, будто кто-то меня подтолкнул,
я поняла, что произошло, хотя никак не могла в это поверить, и мне
захотелось узнать, понял ли он, поверил ли он.
- Сильвер, - сказала я так мягко, что едва услышала себя, но его слух
мог уловить любой шепот, даже, наверное, беззвучный. - Что ты подумал,
когда увидел меня в первый раз?
- Я подумал: вот еще один клиент.
- Сильвер, ты на меня так ужасно посмотрел, когда я сказала тебе
гадость, потому что очень испугалась и сконфузилась. Вчера ты напугал
Джейсона и Медею таким же взглядом?
- Наверное. Не исключено, что именно ты создала у меня представление о
нем, как о чем-то угрожающем.
- Ты действовал против них и в защиту меня?
- Я говорил тебе, почему.
- И я говорила тебе, почему, но это ничего не объясняет.
- Джейн, мы уже столько раз об этом толковали. Мои реакции не
человеческие. Я ничего не имею против того, чтобы изображать человека, ведь
меня об этом просила и для этого есть все основания. Но когда мы одни, тебе
надо научиться принимать...
- Нет, - также мягко сказала я, - это тебе надо привыкнуть к этому,
что ты действуешь не как робот, не как машина. И так было всегда.
Он высвободился из моих рук, обошел меня и стал смотреть в окно.
Вышитая рубашка собралась в складки и натянулась, значит, он напряг плечи.
По-человечески напряг.
- А тебя это расстраивает, - проговорила я. - Не надо. Нет тут ничего
такого. Ну, что в этом плохого?
Он не ответил, и я тоже замолчала. Я взяла гребешок и стала широкими
движениями расчесывать еще мокрые волосы. При каждом взмахе руки я говорила
себе: ну, и пускай это незаконно. Он будет петь, а я - собирать деньги, как
Медея. Потому что нельзя допустить, чтобы все закончилось. Никогда.
Особенно теперь. Только не теперь.
***
Я преклонялась перед матерью. Но и боялась ее. Я начала многое
понимать благодаря моему любовнику. Моему механическому - нет, моему
прекрасному, моему чудесному любовнику. Он сказал, что Деметра тоже меня
боится. Деметра попыталась вырезать меня, как выкройку из модного журнала,
но я не вполне подошла. И вот теперь я с ним, топаю по мокрому тротуару без
гроша в кармане. Стоит мне зайти в любой банк штата, как я тут же получу
деньги на проезд до дома матери. Подумай об этом. А потом вспомни, как он
прислонился к тебе, когда ты его причесывала, и сказал:
"Приятно, когда ты ко мне прикасаешься". Еще он сказал: "Мне нравится
вкус еды". А когда он смотрел в окно, не желая отвечать, ты ему сказала:
"Ты действуешь не как робот. И так было всегда".
Вдруг я увидела наши движущиеся отражения в витринах магазинов. (
Суеверие - раз у него нет души, значит, он не может давать отражение или
отбрасывать тень). Моим отражением была новая Джейн с ячменно-белыми
волосами и поразительно тонкая. Теперь моя талия - двадцать два дюйма. Мои
джинсы еще потому имели такой ужасный вид, что мне пришлось их ушить, и я
сделала это неумело.
Так почему бы мне и не запеть на улице? Разве это не интересно? Куда
интереснее, чем изучать религию. Мама, я - уличная певица.
***
Сильвер поклонился публике, успокоив мое сердцебиение поистине
средневековой красотой жестов. Под зонтиком его невозмутимости я
чувствовала себя спокойно. Кто бы тут меня заметил? Ни один человек в толпе
не сделал попытки уйти. Напротив, к ней присоединились еще две женщины.
Впрочем, далеко не у всех были деньги, они просто хотели развлечься задаром.
Но для артиста не совсем обычное дело собрать такую большую
неподвижную толпу. Место подобрано с умом. Даже двери окружающих магазинов
не были заблокированы, не придерешься.
Толпа ждала от Сильвера, что он покажет дальше.
Он взял несколько нот на гитаре, будто пробуя, а потом сказал:
- А теперь, леди и джентльмены, исполнение по заявкам. Закажите песню,
и я спою. Каждая песня стоит четверть и оплачивается заранее.
Кто-то оскорбительно хихикнул. Я напряглась. Не знаю, стоило ли это
делать. Какой-то бродяга крикнул:
- А если кто заплатит четверть, а ему не понравится, как ты ее поешь,
что тогда?
Сильвер остановил на нем свой взгляд - лисий, спокойный и игриво-
дразнящий.
- Деньги, - сказал он учтиво и язвительно, - всегда можно вернуть.
Как и ту пуговицу от пальто, которую ты любезно подкинул нам десять
минут назад.
Бродяга разинул рот, а толпа разразилась громким хохотом. Кто-то
толкнул его, завопил: "Плати давай, ублюдок". Но Сильвер вмешался:
- Пуговица идет как плата. Она ведь тоже может пригодиться. Не надо
только фруктовых косточек и сухого собачьего помета. Благодарю вас. Первый
заказ.
***

---

Просто кусочки "мозаики" из "Серебряного любовника". То. что мне нравится. К прочтению не обязательно.


Мама, я влюбилась в робота.
Нет. Вряд ли ей это понравится.
Мама, я влюбилась.
В самом деле, дорогая?
О да, мама, да. У него каштановые волосы и очень большие, похожие на
янтарь, глаза. А кожа у него серебряная.
Молчание. Мама, я влюбилась.
В кого, дорогая?
Его зовут Сильвер.
Звучит, как металл.
Да. Это означает Серебряный Ионизированный Лабильный Вокализованный
Электронный Робот.
Молчание. Молчание. Молчание.
Мама...
***
Он машина, а я в него влюбилась.
Он - с Египтией, а я в него влюбилась.
Его запакуют в ящик, а я в него влюбилась.
Мама, я в робота влюбилась...
****
Мы вошли в коридор, потом в одну из
темных камер, где что-то жужжало. Когда белые замшевые туфли Совэйсона
переступили порог, там зажегся холодный, очень тусклый и безжизненный свет,
как в больничном морге, который однажды показывали по видео.
В помещении находился предмет, похожий на вертикальный гроб с
отверстиями, из которого тянулись провода, соединявшие его с каким-то
тикающим и гудящим ящиком.
- Вот, - сказал Совэйсон. - Надавите на ручку, и вы его увидите. Во
всей красе.
Мне стало страшно, и я долго не могла сдвинуться с места.
Потом я подошла, взялась за ручку, и машина перестала гудеть, а
передняя стенка гроба медленно отползла вверх. Нет смысла растягивать
описание, я вообще еле заставила себя все-таки сделать его. Фигура в
контрольном гробу была закутана в какой-то мягкий непрозрачный пластиковый
мешок с прикрепленным к нему проводами. Из него торчала только голова. Это
была голова Сильвера с его каштановыми волосами, но под длинными темно-
коричневыми бровями зияли два отверстия, внутри которых вращались маленькие
серебряные колесики, совсем как шестеренки в часах.
- Можете увидеть и еще кое-что, если хотите, - язвительно сказал
Совэйсон. Он подошел к мешку и приоткрыл его так, что я увидела плечо,
серебряный скелет руки, в котором тоже вращались колесики, но кисти там не
было. Ее сняли. На это Совэйсон обратил особое внимание.
- За пальцами нужны специальный уход и контроль. Это самая важная
деталь у моделей-музыкантов. Но не пойму, что тут еще сломалось. - Он
заглянул в мешок и стал что-то внимательно разглядывать.
****
Я подошла к ней.
- Я не хотела тебя прерывать.
- Это... ничего. Что случилось?
- Мне нужно поговорить с тобой. Не сейчас. Когда закончишь.
- О, - ее глаза закрылись. Я решила, что она совсем обессилила, и у
меня закружилась голова. - О, Джейн, - выговорила она.
- Где он, - не выдержала я. - Скажи просто, где. Пожалуйста.
Пожалуйста, Египтия.
- Кто? - Внезапно мы, каждая во власти своих переживаний,
соприкоснулись.
- Сильвер.
- Где-то там... в спальне... или на крыше...
- Не с тобой. Почему не с тобой?
- Дорогая, он робот.
Внезапно я услышала в ее голосе не явную, но непримиримую жестокость.
Вместо того чтобы отпрянуть, я положила руки ей на плечи, и ее большие
глаза, такие чувствительные ко всему - и ни к чему, стали наплывать на меня.
- Египтия, я продала все свое барахло. Ушла из дома матери. Отдала
Кловису деньги за... него.
Я все-таки добралась до нее, рассеяв ее сосредоточенность на себе.
- Как, все? - ахнула она. - Но ведь ты...
- Знаю. Иначе мне не набрать было столько денег. Даже одежду,
Египтия. И только ты одна во всем мире можешь понять, зачем я это
сделала.
Вокруг нас актеры зевали от скуки, не в силах подслушивать, и
потягивали минералку и выпивку Египтии. Я не обращала на них внимания и
только крепко держала ее.
- Послушай, Египтия. Ты такая чуткая, такая отзывчивая. В тебе столько
любви... Он - робот, но я в него влюблена. Для кого-то другого это
прозвучит глупо, но тебе, я знаю, можно сказать, ты поймешь. Египтия, я
люблю его.
Я довела ее до предела. Глаза ее сладострастно наполнились слезами в
тот самый момент, когда это должно было произойти с моими.
- Джейн...
- Он - моя жизнь, Египтия.
- Да, да, Джейн.
- Египтия, разреши мне его забрать. Совсем, с собой. У тебя так много
всего. У тебя - твой талант, - в тот момент я была в этом уверена, хотя,
возможно, играла с огнем, - у тебя твой талант, а я... он нужен мне,
Египтия. Египтия!
Она резко притянула меня к себе, потом отстранила и властно взглянула
мне в глаза. Она была Антекра. Она была Богиня.
- Возьми его, - произнесла она. И отпустила меня.
Я поднялась по лестнице в фойе спальни. Оттуда одна дверь вела в сад
на крыше, и я наугад открыла ее. Пошатываясь, я подошла к бассейну и осела
на пол рядом с ним. Потом я засмеялась, да так, будто воистину сошла с ума,
- обхватив себя руками, шумно переводя дыхание, тряся головой, так что
разлетевшиеся волосы стали похожи на золотой платок.
Я уговорила ее. Но самое смешное, что я верила каждому своему слову.
Наконец, я поднялась.
По голубому небу ветер торопливо гнал целые флотилии облаков цвета
бисквитов. Шумели кронами маленькие пальмы в кадках. Вода в бассейне
была зеленой, как кислый фрукт. Он сидел у края воды не далее, чем в десяти
футах от меня, положив руки на гитару. Одет он был в темно-голубое, и тени,
падавшие на его лицо, едва давали разглядеть его.
Оно казалось серьезным и спокойным, плоские глаза ничего не выражали:
цепи разомкнуты. Постепенно лицо его прояснялось, но он не улыбнулся.
Я испугалась.
Он спросил:
- Что с тобой случилось?
- А что? - Я не знала, о чем говорить с ним. - Ты разве не рад видеть
меня? Я думала, ты всегда рад видеть любого. Приятно было пообщаться с
Кловисом? А с Египтией, наверное, и подавно?
Он не ответил. Положил гитару. (Гитара и одежда, должно быть, Египтии.
С собой он ничего не носил, когда был со мной). Он встал, подошел ко мне
вплотную и стал рассматривать мое лицо.
Я не в силах была взглянуть на него. В который уже раз я повторила:
- Я ушла из дома матери. Я отдала Кловису все деньги. Я сказала
Египтии, что ты мне нужен, и она согласилась отпустить тебя. -
Озадаченная, я сдвинула брови. Как она могла его отпустить? - Я живу в
какой-то крысиной норе, в трущобах. Тебе придется притворяться человеком,
моим любовником. Не знаю, сумею ли я выжить. Может, в конце концов, и не
сумею, тогда ты вернешься к Египтии. Ты с ней спал прошлой ночью?
- Я не сплю, - сказал он.
- Ты знаешь, о чем я. Так как?
- Нет, - сказал он. - Я был в отделении для роботов. Прошлой ночью она
была с мужчиной.
Я подняла глаза на его красивое задумчивое лицо.
- Она... тебя...
- Ты выглядишь так, будто необыкновенно взволнована.
- Убить ее мало! - закричала я. Ребяческая угроза, но именно это я
имела в виду. Такой ярости, как сейчас, я никогда еще не испытывала, у меня
от нее потемнело в глазах.
Он легонько взял меня за руки.
- Джейн! Какая разница?
- Большая.
- Я - машина.
- А Кловис... наверное, он...
- Кловис не ставил меня в отделение для роботов.
- Ну, конечно. Боже мой, Боже мой! - повторяла я в отчаянии. Он обнял
меня, и мы вместе склонились над бассейном, отчетливо отразившись в
прокисшей воде.
Наконец, я сказала:
- Если ты не захочешь пойти со мной, я это пойму. Здесь гораздо более
эстетично. Он спросил:
- Какие у тебя духи? Такой прекрасный запах.
- Я ничем не душилась.
- Значит, ты сама так пахнешь.
- Не может быть. Запах человеческого тела должен казаться тебе
отвратительным, если ты умеешь обонять.
- Человеческое тело крайне соблазнительно. В конце концов, это лишь
особая форма материи.
- С целой кучей всяких органов.
- Тоже вид механизма. Иногда менее эффективный, чем другие.
Биологически более привлекательный.
- Угу, - сказала я, как ребенок. Он засмеялся. Я посмотрела на него и
проговорила:
- Это ничего не значит, но у меня такое ощущение, будто я продала за
тебя свою душу.
- Понимаю, - сказал он. - Хочешь выкупить ее обратно?
- Я хочу только тебя. Глаза его совсем потемнели.
- Тогда я постараюсь сделать так, чтобы ты об этом не жалела.

2


-
***

@темы: (с), Интересно Ваше мнение.., Буквоежка

---

Обновление.

Я решила завести новую рубрику, чтобы побольше читать и не отлынивать, мол-де, у меня дел много. Здесь будут храниться те книги, которые я прочитаю за год.Запись БУДЕТ подниматься.

1.Стефани Майер. "Сумерки" - первая книга одноимённой вампирской саги. Я успела даже посмотреть пиратскую копию фильма.Симпатии, антипатии и краткое содержание будет, но когда с этой серией "покончу".
2. Стефани Майер. "Новолуние" - вторая книга немного затянута , на мой взгляд. Но, возможно, причина в том, что я её читала в ужасном интернетном переводе. Так что хочу пока с вампирами сделать перерыв и прочитать "Обитаемый остров".
3. Танит Ли. "Серебряный любовник".  Dominique Katze, спасибо огромное!Если бы не Ваш(твой?Простите,я не помню, на "Вы" мы или на "ты") пост в Дневнике<i> Лиры, я бы никогда не узнала, что есть такая замечательная книга. Скачала её вчера, читала всю ночь и вот только что закончила. У меня в последнее время просто талант - находить вещи, которые настолько про меня, что их даже страшно читать.Это как тесты Неизлечимо_Свободной с Этерны- там всё моё, до последней запятой и до самого последнего многоточия - ведь в настоящих произведениях автор почти никогда не поставит точку - не посмеет поставить. Так и с этой книгой. Видимо, образ идеального мужчины у женщин всего мира перекликается - потому что Сильвер созвучен Эдварду Каллену(как можно судить из этого поста, я параллельно читаю книги Стефани Майер).
А что ещё больше порадовало - во многом Сильвер - он как Сэм. Здесь мы с Вами(с тобой?) сошлись во мнении, [J] Dominique Katze[/J]...
Эту книгу легко найти в Сети- я проверяла.Она составляет всего 113 страниц формата А4 - как раз, чтобы успеть прочитать за вечер и за одну ночь. И ещё- эта история понравится Хранителям. Пожалуйста, прочтите её.
Самый длинный отзыв получился.
4.Владислав Крапивин."Алька"(рассказ)
5.Владислав Крапивин "Лерка" (повесть)
Истории о самых мальчишках обычных.
Самых обычный - и, в то же время - особенных.

@темы: Буквоежка

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

12.01.2009 в 11:09

Пишет  МоМоШкА:

12.01.2009 в 11:00

Пишет  Женьшень.:

11.01.2009 в 21:34

Пишет  Зонечка:

@темы: Счастье -есть

---

- Я хотела бы остаться...
- Я не пригоняю, - ты протягиваешь мне большую синюю кружку. Свою. А себе берешь мою - поменьше, бруснично-красную . Мы поменялись в день моего переезда.
Нижние этажи нашего дома из красного кирпича всегда пустуют. Зачем они? У нас есть прекрасный чердак, где можно встречать рассвет и пить кофе с корицей. Я ведь всегда прихожу ненадолго.
- Но и не даешь подойти ближе.
- Мики прав, - ты смеешься- тихо и грустно. - Я оказываю на тебя дурное влияние...
- Что бы этот Мики ещё понимал в любви! - отмахиваюсь я и раздраженно добавляю. - А вы скооперировались, как я погляжу.
Ты вздыхаешь.
- Ты хоть понимаешь, что так - нельзя, что так - неправильно?
- А кто тебе это сказал? Мики?

@темы: я, Странник, Микаэль